Борис Ельцин - от рассвета до заката   ::   Коржаков Александр

В II часов начался Совет безопасности. Я заглянул в зал заседаний, увидел Барсукова и решил, что мне оставаться не стоит - Михаил Иванович потом все расскажет. Только вышел из зала, на меня налетели журналисты. Первым подбежал корреспондент ТАСС, спросил о ночных событиях. Я говорю ему:

- Вы же не передадите мои слова.

Он поклялся передать все слово в слово и включил диктофон.

- Извините, - говорю ему, - но вынужден перейти к медицинским терминам. Мастурбация - это самовозбуждение. Так вот Березовский со своей командой всю ночь занимались мастурбацией. Передадите это?

- Передам, - без энтузиазма пообещал тассовец.

Но никто ничего не передал. Потом мне этот корреспондент рассказал, что его сообщение Игнатенко "зарубил в грубой форме".

Прошло минут двадцать после начала заседания, и вдруг в мой кабинет вваливается Совет безопасности почти в полном составе. У меня даже такого количества стульев в кабинете не нашлось. Последним зашел генерал Лебедь, но отчего-то стушевался и незаметно покинул кабинет.

Все расселись. Я попросил принести чай. Стаканов на всех тоже не хватило. Министр внутренних дел Куликов попросил Барсукова:

- Михаил Иванович, расскажите, наконец, что произошло.

Мы подробно рассказали о ночных событиях. Все как-то притихли, видимо почувствовали, что все это предвещает нечто неприятное. Зато мы с Барсуковым пока ничего не почувствовали,

Когда члены Совета безопасности ушли, я спросил Михаила:

- С чего вдруг они в полном составе пришли?

- Там так неловко вышло... Президент генерала Лебедя всем представил и после этого резко обрушился на меня:

- Михаил Иванович, я понимаю, что вы ни в чем не виноваты, но кто-то должен отвечать за случившееся ночью.

Тут я сообразил - все пришли ко мне "хоронить" Барсукова, но даже в мыслях не допускали, что грядут коллективные похороны - и мои, и первого вице-премьера правительства Олеге Сосковца, который и знать-то ничего не знал про коробку.

Мы с Барсуковым продолжили обсуждение. На столе остались пустые стаканы после чая, только один чай кто-то не допил. Ближе к двенадцати врывается в кабинет разъяренный премьер-министр Черномырдин:

- Ну что, ребятки, доигрались?

Я его охолонил:

- Не понял вашего тона, Виктор Степанович. Если задержание двух жуликов называется "доигрались", то это особенно странно слышать от вас.

- Кто допытывался, что деньги Черномырдину несли? - не унимался премьер.

- Извините, но вы можете просмотреть видеокассету допроса и лично убедиться, что ваше имя нигде не фигурировало.

Виктор Степанович схватил недопитый стакан чая и залпом выпил. До Черномырдина, видимо, дошла информация, что у Евстафьева отняли фальшивое удостоверение, выданное лично руководителем аппарата премьера. Евстафьев по этому документу имел право заходить в особо охраняемую правительственную зону, в которую не всегда имели доступ даже некоторые заместители Черномырдина. Именно поэтому активисты предвыборного штаба были уверены, что коробку с деньгами при таком удостоверении они вынесут беспрепятственно.

Выслушав наши объяснения, Черномырдин немного успокоился. Заказал себе свежий чай, выпил его и уже по-доброму с нами попрощался. Барсуков тоже собрался к себе на работу, в ФСБ. Но в это время позвонил президент.

- Слушаю, Борис Николаевич, - ответил я.

- Барсуков у вас?

- У меня.

- Дайте ему трубку.

- Слушаю, Борис Николаевич, - ответил Михаил Иванович.

- Есть. Понял. Хорошо.

Потом говорит мне:

- Тебя, - и передает трубку.

- Слушаю, Борис Николаевич.

Ельцин терпеть не мог обезличенного обращения. Если ему отвечали просто: "Алло, слушаю", - он выказывал недовольство.

- Пишите рапорт об отставке, - сказал президент.

- Есть.

- Ну что, пишем? - спрашиваю Барсукова.