Братья и сестры (Пряслины - 1)   ::   Абрамов Федор Александрович

Весна, по всем приметам, шла скорая, дружная. К середине апреля на Пинеге зачернела дорога, уставленная еловыми вешками, засинели забереги. В темных далях чернолесья проглянули розовые рощи берез.

С крыш капало. Из осевших сугробов за одну неделю выросли дома - большие, по северному громоздкие, с мокрыми, потемневшими бревенчатыми стенами. Днем, когда пригревало, в косогоре вскипали ручьи и по деревне волнующе расстилался горьковатый душок оттаявших кустарников...

В правлении колхоза уже с час ждали председателя. Люди успели переговорить и о последних сводках Совинформбюро, и о письмах земляков с фронта, посетовали, что от союзников все еще нет подмоги, а председателя не было.

Наконец на улице раздался конский топот.

- Едет наш Еруслан, - сказал кто-то со вздохом. Шум и грохот на лестнице, визг половиц в коридоре - и в контору не вошел, а влетел коренастый мужичина в кубанке, лихо заломленной на самый затылок, в стеганке защитного цвета, туго перетянутой военными ремнями. Нахлестывая плеткой по голенищу, словно расчищая себе дорогу, он стремительно, враскачку, прошагал к председательскому столу, бегло окинул колхозников лихорадочно блестевшими глазами.

- Заждались? Ничего, привыкайте - время военное. Понятно? А где бригадиры номер три и четыре?

- Они, Харитоша, еще давеча ушли...

Председатель резко повернул голову к своему посыльному - маленькому, худенькому, как заморенный подросток, старикану, которого в деревне любовно называли Митенькой Малышней.

- Сколько тебе говорено, что здесь нет Харитоши, а есть товарищ Лихачев?

Малышня, возившийся с дровами у печки, виновато заморгал кроткими, голубиными глазками.

- Сейчас же доставить!

Малышню как ветром выдуло из конторы.

Лихачев бросил на стол плетку, смахнул пот с жесткого, изрытого оспой, как картечинами, лица и открыл заседание:

- Какую обстановку видим на дворе? Наступающую весну! Генеральная линия сев. Понятно? Я зачну сегодня без всякой политической подкладки - прямо с голой картины колхоза...

Люди недоверчиво переглянулись. Все по обыкновению приготовились слушать очередную речь председателя о международной обстановке, о положении на фронтах, его нескончаемые сетования на разнесчастную судьбу, обрекшую его воевать в тылу с бабьем.

- А картина эта... - Лихачев поморщился. - Ежели говорить критически, табак, а не картина! Знамя, где, спрашиваю, знамя? В переднем углу в "Красном партизане" Проньке Фролову затылок греет. А почему? Через что лишились? Хлеб в прошлом году упустили под снег? Упустили. Сенокос до ста не дотянули? Не дотянули. Ежели так катиться дальше - это в наше-то геройское время!.. Лихачев сделал паузу. - Бригадиры, докладайте подготовку к севу.

Бригадиры молчали. По комнате, путаясь в золотой россыпи апрельского солнца, сизыми волнами расстилался чад самосада.

Лихачев властно сказал:

- Бригадир номер один, говори!

Федор Капитонович пожал узкими плечами, не спеша встал:

- По нонешним временам я так понимаю - терпимо. Семена на всходы пробованы, без плугов да борон тоже в поле не выедем - это уж как всегда. Ну а ежели в части навоза и маловато, да опять же война - понимать надо.

И Федор Капитонович, со значением посмотрев на колхозников, сел.

В глазах Лихачева мелькнула растерянность:

- Что ты мне портянку жуешь? Плуги, бороны... Пронька Фролов за тебя позор смывать будет? Товарищ Сталин как сказал? Перестроить всю работу на военный лад! Понятно? Сроки - вот об чем речь.

- Это уж как стихея, товарищ Лихачев, - развел руками Федор Капитонович. Будет тепло - раньше прикончим, а ну как сиверок? Опять же сила наша... Колхозников-то натуральных - раз-два, и обчелся...

- Это каких таких натуральных? - недоверчиво спросил Лихачев.