Братья и смерть   ::   Андерсон Шервуд

Она посмотрела на Теда. В ее голосе были страх и тревога.

- Ах, Тед, ты же знаешь, что тебе нельзя! Ну, нельзя!

И только. Все остальное подразумевалось. Мэри ничего не было сказано. Вот оно опять: "Ах, Тед, тебе нельзя! Тебе нельзя быстро бегать, нельзя лазить на деревья, нельзя ездить верхом. Ведь достаточно малейшего толчка..." Это была все та же старая песня, и Тед, разумеется, понял, Он побледнел и задрожал. Почему другие не могут понять, что так для него в тысячу раз хуже? В тот день он, не отвечая матери, сбежал с крыльца и помчался под дождем к сараям. Он хотел спрятаться, никого не видеть; Мэри знала, какое чувство он испытывал.

Она вдруг стала очень взрослой и очень злой. Мать и дочь стояли, глядя друг на друга, - женщина, приближавшаяся к пятидесяти годам, и четырнадцатилетняя девочка. Нужно было пойти на переворот всех семейных отношений. Мэри это сознавала, но сознавала также, что обязана что-то предпринять.

- Надо быть более чуткой, мама, - серьезно сказала Мэри; она тоже побледнела, губы ее дрожали. - Больше ты так не делай. Никогда так не делай!

- Чего не делать, детка? - в голосе матери слышались удивление и некоторое раздражение.

- Не надо все время напоминать ему об этом, - сказала Мэри.

Ей хотелось плакать, но она не заплакала.

Мать поняла. Прошла минута, полная напряжения, затем Мэри тоже ушла под дождем к сараям. Все это было не так уж ясно. Мать хотела накинуться на девочку, может быть даже хорошенько оттрепать ее за такую дерзость. Совсем еще девчонка, а уже что-то решает, осмеливается даже делать замечания собственной матери! Ведь тут был очень важный вопрос: не лучше ли было дать Теду умереть, быстро, неожиданно, чем все время напоминать ему о смерти, о постоянной угрозе смерти. В жизни существуют какие-то особые ценности, и намек на них прозвучал в словах девочки. "В чем ценность жизни? Правда ли, что смерть - это самое страшное?" Мать повернулась и молча вошла в дом, в то время как Мэри, дойдя до дворовых построек разыскала там Теда. Он стоял в пустой конюшне, спиной к стене, уставясь в пространство. Они не вступали в долгие объяснения.

- Ну? - сказал Тед, и Мэри отозвалась:

- Идем, Тед.

Надо было что-то выдумать, может быть даже более рискованное, чем игра под дождем. Дождь уже почти перестал.

- Давай снимем башмаки! - предложила Мэрм.

В числе прочих запретов Теду не позволяли ходить босиком. Они разулись и, оставив башмаки в конюшне, пошли во фруктовый сад. За садом протекал небольшой ручей, впадавший в реку; сейчас вода в нем сильно поднялась. Дети вошли в воду, и Мэри сразу же сбило с ног, так что Теду пришлось вытаскивать ее. Тогда Мэри заговорила,

- Я сказала маме, - процедила она и нахмурилась.

- Что сказала? - спросил Тед. - Слушай, а ведь я, кажется, спас тебя; -ты же могла утонуть!

- Конечно, спас! - ответила Мэри. - Я сказала ей, чтобы она оставила тебя в покое. - Девочка вдруг рассвирепела.- Они все должны... должны оставить тебя в покое!

Между ними был заключен тесный союз. Тед вносил в него свою лепту. Он обладал воображением и мог придумывать множество рискованных затей. Мать, по-видимому, передала все отцу и Дону, старшему брату. В семье обозначился новый подход - оставлять эту пару в покое; таким образом, детям было как бы предоставлено новое жизненное пространство. Какие-то преграды расступились перед ними. У них был свой внутренний мирок, постоянно, ежедневно создаваемый заново, и они теперь чувствовали себя в нем более уверенно. Обоим детям казалось - они не могли бы выразить свои чувства словами, что, находясь в своем, ими самими создаваемом маленьком мире, дающем им новую, надежную защиту, они могли внезапно выглянуть оттуда и по-новому увидеть происходящее в большом мире, принадлежащем другим людям.