Человеческий фактор   ::   Грин Грэм

Обвел пальцем все ее темное лицо, словно коллекционер, вдруг обнаруживший среди деревянных поделок, расставленных на ступенях отеля для белых туристов, подлинную скульптуру, — так Кэсл как бы лишний раз убеждался, что самое для него в жизни дорогое по-прежнему при нем. К концу дня у него всегда возникало ощущение, словно его годами не было и он дома оставил беззащитную Сару одну. Однако ее африканская кровь ни у кого не вызывала здесь раздражения. Тут не было закона, грозившего нарушить их совместную жизнь. Они были в безопасности — в той мере, в какой это вообще возможно для них.

— В чем дело? — спросила она.

— Я встревожился. Все показалось мне не так, когда я вошел. Тебя не было. И даже виски…

— До чего же ты любишь порядок.

Он начал вынимать покупки из чемоданчика, пока она наливала виски.

— Действительно нет оснований для тревоги? — спросил Кэсл. — Не люблю я эту манеру врачей говорить о болезни, особенно когда они начинают успокаивать.

— Оснований для тревоги нет никаких.

— А можно мне пойти взглянуть на него?

— Он сейчас спит. Лучше его не будить. Я дала ему аспирин.

Кэсл вернул первый том «Клариссы» на полку.

— Дочитал?

— Нет, и вообще сомневаюсь, что когда-либо дочитаю. Слишком коротка жизнь.

— А мне казалось, ты всегда любил толстые книги.

— Попробую, пожалуй, взяться за «Войну и мир», пока еще не поздно.

— У нас ее нет.

— Я куплю завтра.

Сара тщательно отмерила четыре порции виски по нормам английских кабачков и, подойдя к Кэслу, вложила стакан ему в руку, словно письмо, которое никто не должен прочесть. Сколько он пьет — это знали только они двое: с коллегами или даже с чужими людьми он обычно не пил в баре ничего крепче пива. В его профессии склонность к алкоголю всегда может вызвать подозрение. Только Дэвис мог без разбора заглатывать напитки, не заботясь о том, кто его видит, но это его лихачество объяснялось полнейшей наивностью. А Кэсл и лихачество и наивность навсегда оставил в Южной Африке, где на него в любую минуту мог обрушиться удар.

— Ты не будешь возражать, — спросила Сара, — если у нас сегодня будет холодный ужин? Я весь вечер провозилась с Сэмом.

— Конечно, нет.

Кэсл обнял ее. Сила их любви была такой же тайной, как и то, что он выпивал четыре порции виски. Рассказать об этом кому-либо — значило подвергнуть себя опасности. Когда любишь, больше всего рискуешь. Во всяком случае, так изображает это литература. Тристан [герой средневекового рыцарского романа «Сказание о Тристане и Изольде»], Анна Каренина, даже похотливая страсть Ловеласа [герой романа С.Ричардсона «Кларисса Гарлоу, или История молодой леди»] — а Кэсл заглянул в последний том «Клариссы». «Я люблю мою жену», — вот и все, что он когда-либо говорил даже Дэвису.

— Я вот думаю, что бы я без тебя делал, — сказал Кэсл.

— Примерно то же, что ты делаешь сейчас. Два двойных виски, а потом ужин в восемь часов.

— Когда я вошел, а ни тебя, ни виски не было, — я испугался.

— Испугался чего?

— Что остался один. Бедняга Дэвис, — добавил он, — приходит в пустой дом.

— Может, у него жизнь куда веселее, чем у тебя.

— С меня хватает веселья, — сказал он. — У меня есть ощущение надежности.

— Неужели жизнь за стенами нашего дома такая опасная? — Она отхлебнула из его стакана и коснулась его рта губами, влажными от «Джи-энд-Би». Кэсл всегда покупал «Джи-энд-Би» из-за цвета: большая порция виски с содовой по цвету казалась не крепче сильно разбавленного виски другой марки.

На столике у дивана зазвонил телефон. Кэсл поднял трубку и сказал: «Алло», — но на другом конце молчали. «Алло». Он сосчитал про себя до четырех и, положив трубку на рычаг, услышал щелчок: телефон отсоединился.

— Никого?

— Наверное, набрали не тот номер.