Человек, который убил   ::   Бабаян Сергей Геннадьевич

Андрей, покосившись на Галю, скупыми движениями снялся со стула и пошел, насторожившись спиною, к машине – верно, за водкой. Дениска сидел у костра на корточках – коленки выше ушей – и жарил сосиску, нанизав ее на ошкуренный прут. Сосиска лопалась и громко шкворчала. Тенишев что-то сказал незнакомцу… я невольно прислушался:

– …когда?

– Леса жду, – отвечал незнакомец. У него был низкий, негромкий и удивительно ровный – одной интонации – голос. – На пилораме одна осина.

– Сам будешь ставить?

– Да нет, есть там один.

Тенишев скрипуче погладил коротко стриженную бородку.

– Послушай, Миш, а у тебя бензина нельзя перехватить?

– Сколько тебе надо?

Тенишев рассыпчато – вкрадчиво – хохотнул.

– Ну, сколько… Сколько дашь.

– Подъезжай в понедельник утром. Пару канистр налью.

– Лады. Спасибо.

– Рыбы Петровичу не забудь.

– Ну, это само собой.

– Лодку-то залатал?

– Да.

Незнакомец закурил – и сказал:

– Ильенков карабин продает.

– Ну? И сколько?

– Кому как.

– Будешь брать?

– Возьму.

– Осенью на Печоре попробуем…

– Чего там до осени ждать.

– Ну, а на кого ты здесь с ним пойдешь? На куницу?

– Зачем на куницу… В устряловском лесу, говорят, кабан появился.

Помолчали.

– Сколько твоя „Нива" прошла? Это незнакомец – Тенишеву.

– Триста.

– Менять не думаешь?

– Сейчас нет. Мне дом ставить.

– Тут у Ракитина…

Я слушал вполуха, иногда искоса поглядывая на сидевших плечом к плечу Тенишева и незнакомца, от которых странно (ведь говорили они о топливе, машине, оружии) веяло какой-то первобытной, природной силою… и вдруг неприятно почувствовал себя гостем – не просто в этих местах, где я гостем и был, а в своем лагере, на вот уже десять лет знакомом мысу, у своего – разложенного своими руками – костра… Пропасть мне вдруг увиделась между собой – казалось, легко, легкомысленно и в то же время как будто бедно (без машины, оружия, лодки с мотором, избы) проживающим жизнь в какой-то унизительной, бессильной зависимости от света, тепла, воды многоэтажного дома (в свою очередь, беспомощной клетки большого города) – и этими по внешнему впечатлению независимыми, все умеющими, все, что им нужно, знающими (а тем, что не нужно, и не интересующимися), спокойно и твердо – и верно? – идущими по жизненной дороге людьми. И хотя мой разум самолюбиво протестовал, указывая, что самый разговор незнакомца и Тенишева ярче всего высвечивает именно полную зависимость здешних людей друг от друга – чуткую зависимость сообщающихся сосудов, взаимно перетекающих строительными материалами, топливом, лукавыми справками, рыбой, трудом (и хоть одно колено проткни – много, пока не залатают, прольется на землю), все равно неприятное ощущение их самодостаточности и силы – и собственной зависимости и бессилия – оставалось… И вдруг я понял, что дело не только в этом – и даже главное, наверно, не в этом.