Человек в сорном ящике   ::   Кармен Лазарь

Крысы оказались злыми, зубастыми, и между ними и Тряпкой завязалась глухая и упорная борьба, длившаяся месяц.

Часто ночью он нащупывал у себя на груди крысу.

Злая, взъерошенная, с оскаленными зубами, она готовилась прыгнуть и прокусить ему горло.

И он выжидал.

Несколько секунд человек и животное, спорящие из-за ужасной норы, глядели друг на друга горящими глазами, выжидали момента, и вдруг Тряпка вытягивал руку. Два пальца его – средний и указательный – клещами стискивали крысе горло.

Крыса меж пальцев хрипела, кусалась, царапалась, и, когда она околевала, Тряпка, весь потный от этой борьбы, ловко подбрасывал ногой кверху крышку, и дохлая крыса вылетала за борт из ящика.

Тряпка таким образом передушил всех крыс, пострадав при этом одним пальцем и куском уха, и с тех пор вздохнул свободнее. Он стал единственным хозяином этого ящика.

И потянулись для него блаженные дни и ночи.

Он, можно сказать, весь день спал. Работал он мало. Разве на полчасика сорвется, тут-там настреляет с возов два-три пудика кардифа или антрацита, отвинтит у рельс с полдюжины гаек, нащиплет в агентстве из кип хлопок и все это сплавит торговке.

Он добудет потом на вырученные деньги водку, напьется и вползет назад в ящик.

Весна ли на дворе, зима, осень, лето – все равно ему. Он захлопнет крышку, так как не выносит света, солнца и мелькающих в облаках чаек. Он ничего не выносит. Все противно ему, и он рад пьяным зарыться в своих отбросах поглубже, дабы по горло пребывать в грязи, пребывать во мраке, дабы ничего не видеть вокруг себя и не слышать.

Тряпка был эгоист и чужд правил гостеприимства.

Часто в ночь, когда лил дождь или завывала метель, в ящик царапались с жалобным воем и мяуканьем собаки и кошки. Они искали пристанища. Тряпка слышал, но зарывался глубже и затыкал уши.

А жалобный вой и мяуканье не умолкали всю ночь.

Но царапались и стучались к нему не одни собаки и кошки. Стучались и люди. Люди, пребывавшие в таком же положении, в каком и собаки. Они не имели, где преклонить голову.

Раз ночью постучалась мать-тряпичница.

Лил дождь, гремел гром, и сверкала молния. Казалось, дождь зальет всю пристань. К несчастной, обезумевшей матери жались дети, трое детей, голодных и полуодетых. Их не пустили в приют, и все четверо дрогли. Им оставалось лечь на набережной.

– Кто там?! – прохрипел сердито Тряпка.

– Я!

– Кто я?!

– Женщина!

– Убирайся к черту!

– Я не одна. Со мной дети. Пусти. Теперь дождь, куда они денутся? – взмолилась мать.

– Мне что за дело!

– Побойся бога!

– Проваливай!

Так надоедали ему каждую ночь. Каждую ночь стучался к нему то один, то другой, и он рычал на всех, как зверь, осыпая ругательствами, посылая всех к черту и пуская нередко в ход кулаки и железный крюк, как только субъект казался назойливым.

Только раз он смягчился и разделил свое ложе. Тот, с которым он разделил его, был человек почти нагой, с ввалившимися от продолжительной голодовки щеками, тощий и промерзший.

Человек этот постучался зимой в два часа ночи.

– Кто там? – спросил Тряпка.

– Больной, голый человек, – отбарабанил тот зубами. – Ради бога, пустите. Силы меня покидают. Я замерзаю.

– Ступай в приют!

– У меня четырех копеек нет.

– Так околевай. Беда большая! Одним скотом будет меньше! – И Тряпка повернулся на другой бок.

Наступило молчание.

Метель тем временем за ящиком разыгрывалась сильнее. Слышно было, как трещат под ее напором эстакада и пакгаузы.

– Ради Христа, впустите! – опять раздалось за ящиком.

Тряпка освирепел, схватил крюк и хотел было стукнуть по голове надоедавшего, но раздумал.

– Черт с тобой, лезь! – крикнул он, подбросив ногой крышку.

Человек не заставил себя просить и свалился в ящик.

– Легче, чуть не задушил! – ощетинился Тряпка.