Человек воды   ::   Ирвинг Джон

Из-за этого я вынужден обратиться к тебе с огромной просьбой, Коут, — было бы здорово, если бы ты смог подкинуть мне немного деньжат. Счет за одну только поездку составил двадцатку, а я не оплатил даже кредитную карточку компании за проезд на восток в июле. К тому же в Мичигане, Индиана, мы останавливались в «Холлидэй-Инн экспириенс», что, вероятно, будет означать аннулирование моей кредитной карты.

Но! В этом темном царстве есть тонкий луч света. Руководитель моей диссертации, доктор Вольфрам Хольстер, предоставил мне небольшую сумму из Сравнительного литературного фонда, как он настоятельно требует его называть. За свой кусок фонда я кручу пленку в лингафонном кабинете для первокурсников, изучающих немецкий. Моим напарником по этому занятию оказался пронырливый педантишка по имени Зантер, чья интерпретация и «надлитературный» перевод Боргетца напечатаны в «Лингвисте» за этот месяц. Я показал Зантеру целую кипу листов в моей рукописи диссертации; он прочел все одним махом за вечер и сказал: «Не думаю, что кто-то возьмется это напечатать». Я спросил у него, каков тираж «Лингвиста»; с тех пор мы с ним не разговариваем. В последующий период моей необременительной деятельности в лингафонном кабинете, когда я знал, что Зантер заступает на пост, я ловко подменял пленки. По этому поводу он оставил мне записку: «Я знаю, что вы делаете»; она была всунута в коробку с пленкой, которая, как он знал, была моей любимой. Я тоже оставил ему записку: «Но никто не знает, что делаете вы». Теперь всякое общение между нами исключено.

И все же этот фонд слишком мал, а мне достался лишь крохотный его кусок. Бигги пришлось вернуться к прежней работе в больнице — уход за лежачими стариками с шести утра до полудня, пять раз в неделю. Кольм, таким образом, остается со мной. Малыш встает приблизительно в то же время, когда уходит Бигги. Я пытаюсь удержать его в постели почти до семи. Затем его мокрые штанишки напоминают мне о неполадках в туалете и заставляют вставать и звонить Кротцу, сантехнику.

С Кротцем мы видимся часто. Видишь ли, этим летом я сдал в субаренду наш дом троим футболистам, изучающим курс истории культуризма. Я подозревал, что футболисты могут быть неуклюжими и грубыми, что они могут сломать стул или развалить нашу кровать, я даже был готов к тому, что обнаружу брошенную ими совращенную девушку; но я был совершенно уверен, что они чистоплотны. Ты же знаешь этих спортсменов — постоянно обливаются душем и брызгаются дезодорантом. Я был уверен, что они не станут устраивать свинарник.

Ну так вот, сами жилые комнаты оказались довольно чистыми, и даже никакой совращенной девицы в них не было. К нашей двери были прибиты трусики Бигги, на которых один из троих, наиболее сильный в литературе, вывел краской «Спасибо». Бигги была возмущена; все наши вещи она сложила с крайней аккуратностью, и ей неприятно было думать, что эти трое футболистов рылись в ее нижнем белье. Но я страшно радовался: дом уцелел, и закончившие обучение спортсмены заплатили за свое проживание. Но потом начались водопроводно-канализационные проблемы, и Бигги пришла к выводу, что единственная причина, по которой дом выглядел таким чистым, заключалась в том, что все дерьмо этих чертовых футболистов смыло водой.

Кротц засовывал свой Рото-Рутер в наш унитаз не меньше четырех раз. Среди прочих предметов он извлек: шесть спортсменских носков, три целых картофелины, разбитый торшер и маленький лифчик — явно не Бигги.

Я позвонил в офис спортивного факультета и пожаловался. Поначалу они были очень внимательны. Какой-то тип сказал: «Разумеется, никак нельзя, чтобы наши ребята оставляли о себе дурную славу у местных домовладельцев». Он пообещал мне во всем разобраться.