Черный квадрат   ::   Эдлис Юлиу

---------------------------------------------

Эдлис Юлиу

Черный квадрат



Юлиу Эдлис

Черный квадрат

Роман

1

Про себя Рэм Викторович всегда называл Анциферова не иначе как Люциферовым: Люцифер, князь тьмы,- но и продолжал пребывать в плену его недоброго обаяния, мало не любить его, но и - в то же время и с тою же покорностью - бояться. То были не два розных, хоть и тесно за долгие годы сплетшихся, сдвоившихся чувства, а - неразъемное одно, и сам Рэм Викторович не мог бы, положа руку на сердце, сказать, чего в этом чувстве больше: любви или страха.

С тех пор как Анциферов стал жить в доме ветеранов партии в Переделкине а тому уже перевалило за десять лет,- Рэм Викторович неизменно навещал его ежегодно Девятого мая, в День Победы. Получилось как-то само собой, что именно в этот день - воевать они вместе не воевали, но Рэм Викторович впервые встретился с ним и поддался его чарам как раз в мае сорок пятого, в Берлине, вскоре после Победы.

До Переделкина на электричке, с Киевского вокзала, рукой подать, каких-нибудь полчаса. По случаю праздничного дня поезд из Москвы был пуст, в вагоне набралось едва ли с десяток человек. Рэм Викторович пристроился у не мытого с зимы, в ржавых потеках, окна, развернул купленную на вокзале газету, но читалось невнимательно, вразброс, глаза, ни на чем не задерживаясь, скользили по набившим оскомину строчкам, одним и тем же изо дня в день. То ли жизнь остановилась, думал про себя Рэм Викторович, то ли дело во мне самом: укатали сивку крутые горки.

Выйдя из электрички, он взглянул на станционные часы - третий, у ветеранов самый обед, можно не торопиться. По правде говоря, он всякий раз как бы случайно, по рассеянности, угадывал поспеть на поезд так, чтобы до встречи с Анциферовым еще и на переделкинском кладбище побывать.

Сойдя с платформы, он и свернул на шоссе к кладбищу, и ноги сами привели его по уже просохшей к маю, утоптанной тропинке к могиле под тремя стремительно возносящимися вверх соснами, к серо-сиреневому надгробию с плохо уже различимым от времени и непогод тоже стремительно, по-лошадиному, выгнутым вперед и вниз профилем человека, на которого он, Рэм Викторович Иванов, в юности чуть ли не молился и которого низко, пошло предал. Впрочем, предательства в прямом смысле слова, собственно, не было, не состоялось, да и лежащий под могильной плитой человек при жизни, разумеется, ведать не ведал ни о любви к нему Рэма Викторовича, ни о предательстве его, как и о самом его существовании.

Рэм Викторович поймал себя на том, что это - всего лишь жалкое, беспомощное самообольщение, такое же пошлое, как и само его несостоявшееся предательство.

Пусть на деле, в поступке, его и не было, не случилось, чиркнуло по касательной, а все равно - было! Не возжелай, сказано, жены ближнего своего. Не только не преступи черту - не возжелай преступить!..

Он повернулся и пошел обратно, но уже другой тропой, не верхом, а низом кладбищенского холма, и оказался среди совершенно одинаковых, сработанных по одной колодке надгробных плит, словно посреди стада черных баранов, и под каждым именем на этих плитах было высечено или выведено отшелушившейся бронзовой краской: "член партии с такого-то года", с седьмого, с десятого, двадцатого, тридцать пятого... И Рэм Викторович в который раз с обидой подумал, что и Анциферову не миновать этой сомнительной чести - тут-то их и хоронят, ветеранов, старую гвардию, тут-то им и продолжать шагать тесными, сплоченными рядами в светлое будущее. Хотя кто-кто, думал, осторожно ступая по крутому склону Рэм Викторович, а уж Анциферов-то достоин отдельной памяти, уж он-то всем им не чета. Это Рэм Викторович угадал в нем в первую же их встречу - тогда, в Берлине, в мае сорок пятого.