Червяк   ::   Сологуб Федор

Поспешно вернулась она в гостиную и стала перед столом, стараясь заслонить обломки чашки. Катя помогла ей, подвинув на столе лампу так, чтобы она сбоку закрывала тарелку.

Владимир Иваныч вошел в гостиную, потрясая кулаком и повторяя на расспросы Анны Григорьевны:

- Погоди, все расскажу по порядку, дай промочить горло.

Он остановился перед зеркалом и самодовольно оглядел себя, - он казался себе самому первым красавцем в городе. Потом он снял сюртук, бросил его Ванде и крикнул:

- Ванда, тащи в нашу спальню!

Ванда трепетно подхватила сюртук и уныло потащила его в спальню супругов, бережно держа его за петлю воротника и высоко подымая, словно бы он был стеклянный. Для большей осторожности она даже приподнялась на носки. Смешливая Саша закрыла рот рукой и выбежала из комнаты. Щеки Ванды покрылись яркой краской стыда и досады.

Рубоносов, оставшись в жилете, опять посмотрелся в зеркало и стал расчесывать свои гладкие, светлые волосы с пробором посредине. Отвернувшись от зеркала, он увидел на столе, на тарелке, черепки. Мигом признал он в них остатки той вместительной чашки, из которой привык пить чай, - и почувствовал себя жестоко оскорбленным.

- Кто разбил мою чашку? - закричал он свирепым голосом. - Ведь это же безобразие, - мою любимую чашку!

Он гневно зашагал по комнате.

- Известно, кому же больше, как не Ванде, - заговорила злым, шипящим голосом Анна Григорьевна.

Женя, торопясь услужить, взволнованно повторила свой рассказ о том, как Ванда разбила чашку. Потом она растопырила руки и закружилась, представляя Ванду. Ее слегка поникшее зеленоватое лицо с тупым носом выражало озабоченность усердия, злые губы не улыбнулись и спина отвратительно горбатилась.

- Вечные шалости! - шипела Анна Григорьевна. - Никакой нет управы с этой девчонкой. Уйми хоть ты ее, Владимир Иваныч, - ведь иначе что же это у нас будет: всю посуду перебьют. Ведь они нам не золотые горы возят, - одни хлопоты да беспокойство с ними.

- Она и тарелки чуть не побила, - опять вмешалась Женя, - Маланья несла из кухни тарелки, а она на нее как налетит! Маланья едва только подхватила, а то так бы все тарелки вдребезги.

Рубоносов постепенно свирепел, багровел и гневно рычал. Ванда стояла за дверьми гостиной, плакала и тихонько молилась, торопливо крестясь. Сквозь щель двери видела она багровое лицо Владимира Иваныча, и оно было ей отвратительно и страшно. Рубоносов крикнул:

- Ванда, поди-ка сюда!

Ванда трепетно вошла в гостиную.

- Ты что это, курицына дочка, наделала? - закричал на нее Владимир Иваныч.

Ванда увидела в его руке ременную плеть, которая служила Рубоносову для усмирения Нерона.

- Поди-ка, поди-ка сюда! - говорил Владимир Иваныч, брызгая слюною. Вот я тебя приласкаю плеточкой.

Он свирепо замахал плетью и пронзительно засвистел. Испуганная Ванда попятилась назад, к дверям, - он ухватил ее за плечо и потащил, нервно подергивая, на середину комнаты. С громким плачем Ванда упала на колени. Рубоносов взмахнул плетью. Заслыша свист плети в воздухе, Ванда отчаянно взвизгнула, увернулась от удара судорожно быстрым движением, вскочила на ноги и бросилась в переднюю, где забилась за шкаф, в тесный, пыльный угол. По всему дому разносились оттуда ее истерические вскрикивания. Владимир Иваныч ринулся было вытаскивать Ванду, но Анна Григорьевна, испуганная дикими глазами и неистовыми криками девочки, остановила мужа:

- Ну, довольно, Владимир Иваныч, брось ее, - сказала она, - еще наплачешься с нею. Смотри, какие у нее глаза, - начнет кусаться, пожалуй. Уж видно, как волка ни корми, а он все в лес смотрит.

Рубоносов остановился перед шкафом, за которым дрожала и билась Ванда.

- Прятаться от меня, ясен колпак! - заговорил он медленно, со свирепыми ударениями на словах, весь багровый от негодования: - Ну ладно, подожди, я тебя иначе доеду.