Что-то не так   ::   Вудхауз Пэлем Грэнвил

Не может ли Кеггс, спросил Роско, подложить под себя хотя бы брусок динамита, чтобы перейти к сути.

— Я к ней и перехожу, — спокойно отвечал Кеггс. — Итак, джентльмены, повторяю, обсуждали, как бы потратить деньги, и мистер Мортимер Байлисс со свойственной ему изобретательностью предложил устроить тонтину, однако — не такую, о какой я только что рассказал. Идея самого Тонти — ждать, пока смерть устранит одного претендента за другим — не вызвала сочувствия у тех, кто страдал повышенным давлением, и тогда мистер Байлисс выдвинул альтернативное предложение. Он посоветовал, чтобы мистер Бэньян и его гости внесли по пятьдесят тысяч, и вся сумма со сложными процентами досталась тому из их сыновей, который женится последним. Вы что-то сказали, сэр?

Роско не сказал, он засопел. Сопение было уже не то, что прошлый раз.

Тогда оно отличалось холодной настороженностью, стремилось же подавить в зародыше всякие финансовые новации. Сейчас он встрепенулся, загорелся, преисполнился энтузиазма — и выразил свои чувства.

— Кто последний женится?

— Да, сэр.

— Я не женат. — Не женаты, сэр.

Взорам Роско Бэньяна предстало радужное видение.

— Вы уверены, что мой отец участвовал?

— Уверен, сэр.

— Он никогда мне не говорил.

— Это условие тонтины.

— И все произошло в 1929-м?

— Да, сэр.

— Значит…

— Именно так, сэр. За прошедшие годы игроков на поле, если прибегнуть к футбольному сравнению, значительно поубавилось. Часть молодых джентльменов погибла в борьбе с японским и немецким милитаризмом, другие женились. Если верить газете «Таймс», вчера сочетался браком мистер Джеймс Брустер, сын покойного Джона Брустера. Уцелели, если позволено так выразиться, только вы и еще один джентльмен.

— Вы хотите сказать, нас всего двое?

— В точности так, сэр, вы и другой кандидат. Он, — тут Кеггс сделал многозначительную паузу, — помолвлен.

— Ну!

— А так же, — Кеггс снова помедлил, — стеснен в средствах. Радость, охватившая было Роско Бэньяна, снова померкла.

— Тогда он не женится, — горько сказал он. — Черт, он не женится много лет! Кеггс кашлянул.

— Если кто-то, более состоятельный, не окажет ему скромную финансовую поддержку, подтолкнув таким образом к браку. Это можете сделать вы.

— Э?

— Если вы ему поможете, сэр, вы, скорее всего, переломите ход событий.

Он осмелеет и решится, оставив вам то, что я, простите за выражение, назвал бы жирным куском.

Роско погрузил голову в двойной подбородок и углубился во внутренний спор. Пока он, как многие люди его возраста, маялся на распутье, вошел Мортимер Байлисс.

Годы, которые так мягко обошлись с Огастесом Кеггсом, были к нему куда суровее — он усох и напоминал теперь нечто, извлеченное из гробницы ранних Птолемеев. При виде гостя он остановился и нацелил черный монокль, который стойко пронес сквозь все мировые катаклизмы.

— Кеггс! — удивленно вскричал Мортимер Байлисс.

— Доброе утро, мистер Байлисс.

— Вы еще живы? Вот уж не думал вас встретить! А вы все толстеете, мой дорогой. И дурнеете. Каким ветром вас принесло?

— Я к мистеру Бэньяну по делу, сэр.

— А, у вас дела? Тогда ухожу.

— Никуда вы не уходите! — очнулся Роско Бэньян. — Вас-то мне и надо.

Это правда, что Кеггс мне говорил?

— Мистер Бэньян имеет в виду то, что случилось за обедом у его отца десятого сентября 1929-го года, мистер Байлисс. Если помните, вы предложили брачную тонтину.

Мортимера Байлисс не так легко было ошеломить, но при этих словах монокль выпал из его глаза.

— Вы об этом знаете? Боже правый! Где вы были? Сидели под столом?

Притворились кадкой для пальмы?

— Нет, сэр, телесно я не присутствовал. Однако я завел обыкновение, с тех пор, как акции пошли вверх, прятать диктофон за портретом Джорджа Вашингтона, на каминной полке.