Цветок в пустыне   ::   Голсуорси Джон

Он лежал на диване, раздумывая, не следует ли увеличить скромный сборник, включив в него самое длинное и, по мнению автора, самое лучшее из всего написанного им в стихах – поэму, навеянную тем случаем. Жаль, если она не увидит света. Но… И это «но» было столь основательным, что Уилфрид сто раз был готов разорвать рукопись, уничтожить её так же бесследно, как ему хотелось стереть воспоминание о пережитом. Но… Опять "но"! Поэма была его оправданием – она объясняла, почему он допустил, чтобы с ним случилось то, о чём, как он надеялся, никто не знал. Разорвать её – значит утратить надежду на оправдание: ведь ему уже никогда так полно не выразить всё, что он перечувствовал во время того случая; это значит – утратить лучшего защитника перед собственной совестью и, может быть, единственную возможность избавиться от кошмара: ведь ему иногда казалось, что он не станет вновь безраздельным хозяином собственной души, пока не объявит миру о случившемся.

Он перечитал поэму, решил: "Она куда лучше и глубже путаной поэмы

Лайела", – и без всякой видимой связи стал думать о девушке, которую встретил накануне. Удивительно! Столько лет прошло после свадьбы Майкла, а он все не забыл эту тоненькую, словно прозрачную девочку, похожую на боттичеллиевскую Венеру, ангела или мадонну, что, в общем, одно и то же. Тогда она была очаровательной девочкой! А теперь она очаровательная молодая женщина, полная достоинства, юмора и чуткости. Динни! Черрел! Фамилия пишется Черруэл, это он помнит. Он не прочь показать ей свои стихи: её суждениям можно доверять.

Отчасти из-за того, что думал о ней, отчасти из-за того, что взял такси, он опоздал и столкнулся с Динни у дверей Дюмурье как раз в ту минуту, когда она уже собиралась уйти.

Пожалуй, нет лучше способа узнать истинный характер женщины, чем заставить её одну ждать в общественном месте в час завтрака. Динни встретила его улыбкой:

– А я уже думала, что вы забыли.

– Во всём виновато уличное движение. Как могут философы утверждать, что время тождественно пространству, а пространство – времени? Чтобы это опровергнуть, достаточно двух человек, которые решили позавтракать вместе. От Корк-стрит до Дюмурье – миля. Я положил на неё десять минут и в результате опоздал ещё на десять. Страшно сожалею!

– Мой отец считает, что с тех пор как такси вытеснили кэбы, время нужно рассчитывать с запасом в десять процентов. Вы помните кэбы?

– Ещё бы!

– А я попала в Лондон, когда их уже не было.

– Если этот ресторан вам знаком, показывайте дорогу. Я о нём слышал, но сам здесь не бывал.

– Он помещается в подвале. Кухня – французская.

Они сняли пальто и заняли столик с краю.

– Мне, пожалуйста, поменьше, – попросила Динни. – Ну, скажем, холодного цыплёнка, салат и кофе.

– Что-нибудь со здоровьем?

– Просто привычка к умеренности.

– Ясно. У меня тоже. Вина выпьете?

– Нет, благодарю. Как вы считаете, мало есть – это хороший признак?

– Если это делается не из принципа, – да.

– Вам не нравятся вещи, которые делаются из принципа?

– Я не доверяю людям, которые их делают. Это фарисеи.

– Это чересчур огульно. Вы склонны к обобщениям?

– Я имел в виду тех, кто не ест потому, что видит в еде проявление плотских чувств. Надеюсь, вы так не считаете?

– О нет! – воскликнула Динни. – Я только не люблю чувствовать себя набитой. А чтобы это почувствовать, мне нужно съесть совсем немного. О плоти я мало что знаю, но чувства, по-моему, это хорошая вещь.

– Вероятно, единственная хорошая на свете.

– Поэтому вы и сочиняете стихи? Дезерт усмехнулся:

– Я думаю, у вас они тоже получались бы.

– Стишки – да, стихи – нет.

– Пустыня – вот место для поэзии. Бывали вы в пустыне?

– Нет, но хотела бы.

Она сказала это и сама удивилась своим словам, вспомнив, как отрицательно отнеслась к профессору американцу и его широким бескрайним просторам.