Дачники   ::   Горький Максим

Мамашка, я за тобой зайду, хорошо? А теперь иду слушать, как Макс будет говорить мне о вечной любви...

Зимин. Как же... Дожидайтесь!

Соня. Посмотрим, юноша! До свиданья. Луна еще есть?

Зимин. И я не юноша... В Спарте... Позвольте, Соня, зачем же толкать человека, который...

Соня. Еще не человек... вперед - Спарта!

(Их голоса и смех долго звучат где-то около дома.)

Рюмин. Славная дочь у вас, Марья Львовна.

Ольга Алексеевна. Когда-то и я была похожа на нее...

Варвара Михайловна. Мне нравится, как вы относитесь друг к другу... славно! Садитесь чай пить, господа!

Марья Львовна. Да, мы друзья

Ольга Алексеевна. Друзья... как это достигается?

Марья Львовна. Что?

Ольга Алексеевна. Дружба детей.

Марья Львовна. Да очень просто: нужно быть искренней с детьми, не скрывать от них правды... не обманывать их.

Рюмин (усмехаясь). Ну, это, знаете, рискованно! Правда груба и холодна, и в ней всегда скрыт тонкий яд скептицизма... Вы сразу можете отравить ребенка, открыв перед ним всегда страшное лицо правды.

Марья Львовна. А вы предпочитаете отравлять его постепенно?.. Чтобы и самому не заметить, как вы изуродуете человека?

Рюмин (горячо и нервно). Позвольте! Я этого не говорил! Я только против этих... обнажений... этих неумных, ненужных попыток сорвать с жизни красивые одежды поэзии, которая скрывает ее грубые, часто уродливые формы... Нужно украшать жизнь! Нужно приготовить для нее новые одежды, прежде чем сбросить старые...

Марья Львовна. О чем вы говорите? - не понимаю!..

Рюмин. О праве человека желать обмана!.. Вы часто говорите - жизнь! Что такое - жизнь? Когда вы говорите о ней, она встает предо мной, как огромное, бесформенное чудовище, которое вечно требует жертв ему, жертв людьми! Она изо дня в день пожирает мозг и мускулы человека, жадно пьет его кровь. (Все время Варвара Михайловна внимательно слушает Рюмина, и постепенно на лице ее появляется выражение недоумевающее. Она делает движение, как бы желая остановить Рюмина.) Зачем это? Я не вижу в этом смысла, но я знаю, что чем более живет человек, тем более он видит вокруг себя грязи, пошлости, грубого и гадкого... и все более жаждет красивого, яркого, чистого!.. Он не может уничтожить противоречий жизни, у него нет сил изгнать из нее зло и грязь, - так не отнимайте же у него права не видеть того, что убивает душу! Признайте за ним право отвернуться в сторону от явлений, оскорбляющих его! Человек хочет забвения, отдыха... мира хочет человек!

(Встречая взгляд Варвары Михайловны, он вздрагивает и останавливается.)

Марья Львовна (спокойно). Он обанкротился, ваш человек? Очень жаль... Только этим и объясняете вы его право отдыхать в мире? Нелестно.

Рюмин (Варваре Михайловне). Простите, что я... так раскричался! Вам, я вижу, неприятно...

Варвара Михайловна. Не потому, что вы так нервны...

Рюмин. А почему же? Почему?

Варвара Михайловна (медленно, очень спокойно). Я помню, года два тому назад, вы говорили совсем другое... и так же искренно... так же горячо...

Рюмин (взволнованно). Растет человек, и растет мысль его!

Марья Львовна. Она мечется, как испуганная летучая мышь, эта маленькая, темная мысль!..

Рюмин (все так же волнуясь). Она поднимается спиралью, но она поднимается все выше! Вы, Марья Львовна, подозреваете меня в неискренности, да?..

Марья Львовна. Я? нет! Я вижу: вы искренно... кричите... и, хотя для меня истерика нe аргумент, я все же понимаю - вас что-то сильно испугало... вы хотели бы спрятаться от жизни... И я знаю: не один вы хотите этого, людей испуганных не мало...

Рюмин. Да, их много, потому что люди все тоньше и острее чувствуют, как ужасна жизнь! В ней все строго предопределено... и только бытие человека случайно, бессмысленно... бесцельно!..

Марья Львовна (спокойно).