Дарвин   ::   Гришковец Евгений

В чистой и светлой аудитории, украшенной английским, немецким и французским флагами и стенгазетами ни языках этих стран, собралось много красивых, модно одетых девушек школьного, но, казалось, уже далеко не школьного возраста. Многие были с причёсками, несмотря на холодный март и необходимость носить тёплые головные уборы. Парней, кроме меня, пришло всего два. Один в толстом вязаном свитере и в очках, похожих на две стеклянные пепельницы. А другой был весёлый, и у него были явно осветлённые волосы, что тогда было редким явлением.

Мы все расселись. И нам сразу, вместо вступления, три красивые студентки плохо спели песенку на французском языке. Потом, после наших аплодисментов, перед нами выступила весёлая дама в чем-то подчёркивающем её большой бюст, с яркими бусами на шее и яркими губами на лице. Она говорила про иностранные языки, про то, какой в них открывается волшебный мир. О том, что чтение великих иностранных авторов и чтение иностранных газет — это не то же самое, что чтение всего этого в переводах.

Я слушал не внимательно. Я переживал. Переживал из-за того, что пока доехал до университета через весь город на автобусе, волосы под шапкой вспотели и выглядели плохо, а ещё из-за того, что на лбу и на носу у меня краснели два шикарных свежих прыща. Я так хотел рассмотреть девчонок, но чувствовал, что все только и делают, что хотят рассмотреть мои прыщи и волосы. Так что я сидел в цветнике, смотрел прямо перед собой, слушал невнимательно, и сердце моё бешено стучало. А ещё я от всего этого потел, как мышь.

Дама рассказала ещё много интересного непосредственно про те страны, языки которых мы сможем в случае поступления изучить. Она подчеркнула, что по-настоящему культурным человеком может считать себя тот, кто знает минимум пару языков, помимо родного. А в конце своего выступления она подмигнула нам и заговорщицки сообщила, что конкурс на немецкое и особенно на французское отделения такой, что поступить можно будет наверняка, даже не зная алфавита этих языков. «Но на английском направлении будет трафальгарская битва», — сказала она, совсем завершая свою речь.

После неё нам пели ещё. Четыре красивые девушки и один высокий парень, с очень длинными волосами, спели пару старинных, как они сказали, английских песен. После них снова пели те три красивые, что пели в самом начале. Они ещё и пританцовывали. Все пели не очень и без музыкального сопровождения. Да что там говорить! Пели плохо, но с удовольствием.

В конце мероприятия за пианино села — пианино было в аудитории — и спела красивую, громкую опереточную арию на немецком языке высокая, некрасивая девушка в очках, белой рубашке и серых брюках. Пела хорошо.

Я решил, что изучить английский или французский языки, а то и тот и другой вместе, мне не повредит. А без немецкого проживу как-нибудь.

Довольный я поехал тогда домой. На факультет русской филологии я думал тогда даже не ходить. В школе я русский язык, как предмет, не любил. А тут опять склонения, падежи… Именительный, родительный, дательный винительный, творительный и… какой? А-а-а! То-то же!

(А помните это мерзкое стихотворение для лучшего запоминания названия падежей? Ну, это:

Иван

Родил

Девчонку

Велел

Тащить

Пелёнку

Гадость какая!)

Не хотел я изучать русский язык. Да и изучение литературы было сильно для меня связано с изложениями и сочинениями на скучные и далёкие от меня темы.

Когда я ехал домой с факультета романо-германской филологии, я думал, что выбор уже сделан.

К моему удивлению родители отнеслись к такому решению без восторга.

— Нет, знание иностранных языков — это совсем неплохо, — слегка скривившись, говорил отец. — Но знание другого языка — это не профессия.