Дело рук дьявола   ::   Джадд Алан

Можно, конечно, списать это на виски или счесть первым симптомом сердечного приступа, но я чувствовал себя как в кошмаре, когда никак не можешь проснуться. Задним числом мне пришло в голову, что, вероятно, в таком состоянии Эдвард прожил почти всю жизнь. Я смотрел через стол на его налившееся кровью лицо и вдруг подумал: что, если он вовсе и не пытается проснуться, а стремится навсегда вморозить в этот сон меня? Двигаясь, как в замедленной съемке или под водой, он открыл передо мной манускрипт и стал перелистывать страницы. Я снова увидел эту четкую тонкую скоропись, эту абракадабру, вдруг показавшуюся болезненно, абсурдно знакомой. Я услышал скрип пера - он был не просто громче, чем тогда, казалось, что работает множество ручек, полчища перьев, - это была какая-то каллиграфическая какофония.

Я заставил себя отвести взгляд.

- Сожги его, - сказал я, показывая на плиту. - Брось сюда.

Эдвард бережно закрыл манускрипт.

- Я не могу этого сделать. - Он все продолжал улыбаться, но так, словно углы его губ кто-то растягивал насильно. - Я должен передать его дальше, пока она меня не нашла, а потом спрятаться, а не то она разорвет меня на куски.

- Как? Она не сможет. Прогони ее от себя. - Я снова вернулся в реальный мир. Мы в лодочном доме, идет дождь, керосиновая лампа шипит и воняет. - Брось его в реку и пошли со мной.

- Не могу.

- Давай я. Я смогу.

Он сунул манускрипт под плащ и сел, сгорбившись и покачиваясь, словно баюкая ребенка. Он старался не встречаться со мной глазами и не смотреть на мою протянутую руку.

Гость Эдварда должен был прийти в девять. Я ушел за двадцать минут до этого. В последний раз я видел Эдварда наверху лестницы, в мерцающем свете керосиновой лампы, крепко прижимающим к себе манускрипт. Я обещал заскочить утром, перед отъездом.

Я несколько раз поскользнулся в высокой траве; было так темно, что приходилось держаться рукой за каменную стену. Выбравшись наконец на дорогу, я быстро устремился к городу, несколько раз угодив в глубокие лужи. Был слышен только шум дождя, сильного, проливного. Я не дошел еще до поворота, за которым видны были фонари на старом мосту и паб "Матушка Шиптон", когда в темноте мимо меня проскользнула какая-то фигура. Сначала это был просто сгусток темноты на фоне каменной стены и деревьев, но потом я ощутил его движение; может быть, мы даже соприкоснулись плечами, а может быть, мне показалось - я не уверен, мы слишком быстро разошлись. Я оглянулся, но ничего не увидел. Могу сказать только, что фигура была невысока и двигалась быстро. Возможно, это была женщина.

Я получил это место и с тех пор живу в Кнэрсборо тихой уединенной сидячей жизнью, которой вполне доволен. Время от времени навещаю Шанталь в Антибе. Она живет так, словно прошлого никогда не было. Я так не умею, я ничего не могу забыть.

Следственное заключение по делу о смерти Эдварда гласило, что он упал в реку, будучи пьян; состояние тела объяснили множественными ударами о каменистые берега разлившегося Нидда. Ману-скрипта не нашли. Я знаю это точно, потому что помогал полиции просматривать его вещи.

Как известно, после смерти Эдварда его репутация сошла на нет. Как и с Тиррелом, вдруг стало понятно, что это мыльный пузырь. Несмотря на то, что он сделал со мной и с Шанталь, моя память о нем исполнена великой печали, и я написал это, чтобы его не судили слишком строго. Он был одним из заблудших, надеюсь, был, а не остается.

Что до остального, - я могу говорить только о том, что видел и слышал или что мне рассказали. Почему-то я не сомневаюсь, что Эдокси процветает. После выхода на пенсию трижды мне казалось, что я вижу ее на улице; я шел за ней, но каждый раз убеждался в ошибке.

Так что теперь, когда дни мои сочтены, я провожу время по большей части в библиотеке, прилежно читая современную литературу.