День русского едока   ::   Сорокин Владимир Георгиевич

Еда входит в нас в виде красивых блюд и свежих продуктов, а покидает наше тело липким терракотовым левиафаном, древним, как звезды и сильным, как притяжение атомов. Люди! Любите этого грозного зверя, не стесняйтесь его рыка, ибо в нем - музыка веков! ( читает нараспев)

Платье белое струится и летит

Над молочно-белыми ночами,

Девушка танцует и пердит,

Поводя доверчиво плечами.

Бледных рук ее задумчивая вязь,

Серых глаз таинственная влага,

Платья незатейливая бязь,

Все пьянит и плещет, как малага.

Замерла, оцепенела танцплощадка:

Девушка танцует и пердит!

В нарушенье всякого порядка

Платье белое порхает и летит.

Сквозь тела партнеров и товарок,

Через сумрак их костей и вен

Ты летишь, задумчивый подарок,

Северная русская Кармен.

Над ночным угрюмым Петербургом,

Над свинцовой рябью финских вод

Ты летишь с печалью и восторгом.

Сладостен и чуден твой полет.

Бздех змеится шарфом Айседоры

С перегаром каши и котлет.

Девушки потупливают взоры,

Парни молча тянутся вослед,

Парни жадно ноздри раздувают,

Втягивают бздеха облака

И толпу плечами раздвигают,

И бурлят, и стонут, как река.

Но догнать тебя они не в силе

Ты летишь, танцуешь и пердишь!

Как Жизель на мраморной могиле

Ты на небе северном стоишь.

Протанцуй и проперди над жизнью

В платьице застенчивом своем,

Серый мир росою бздеха сбрызни,

Разорви постылый окоем.

Пролети над замершей планетой

К островам неведомых светил

Белой неприкаянной кометой,

Шлейфом разрезая звездный мир.

И когда постылая эпоха

В тину Леты сонно упадет,

Пусть созвездье Девичьего Бздеха

Над Землей проснувшейся взойдет!

Свет гаснет. На потолке зрительного зала проступает во всех подробностях звездное небо. По небу летит девушка в белом платье. Из заднепроходного отверстия девушки вырывается светящийся шлейф. Звучит музыка Сергея Рахманинова. Девушка медленно пересекает небо, уменьшается и превращается в комету.

Бурные аплодисменты.

ОБОЛЕНСКИЙ (появляется на просцениуме) Лариса Иванова!

Аплодисменты.

Лариса Иванова кланяется и удаляется.

ОБОЛЕНСКИЙ (выдержав паузу). Как справедливо сказал классик: надо жить, дыша полной грудью, и не зажимать нос, как некоторые импотенты духа...

ШНОГОВНЯК. Которых у нас еще, как говорят, столько, что от родного города Ларисы Ивановой до столицы раком не переставишь!

Взрыв хохота в зале.

ОБОЛЕНСКИЙ. А теперь - русская каша - еда наша!

Занавес взмывает кверху, открывая сцену. На ней огромная русская печь с тремя горшками. Из печи в зал плывет теплый воздух. Звучит неторопливая, величественная  музыка Бородина. С горшков медленно сползают крышки. Горшки полны очаровательных, 4-6 летних детей, играющих роль каши и неподвижно замерших в горшках. Белобрысые детишки изображают пшенную кашу, темноволосые - гречневую и каштанововолосые - перловую. Горшки медленно выдвигаются из печи, дети поднимают свои головы и улыбаются залу.

Аплодисменты.

Внезапно величественная музыка Бородина обрывается хрипло-кошачьими звуками джаза, свет начинает мигать, в печи открывается шесть дыр в виде магендовидов, из них выдвигаются намасленные доски, по которым на сцену с хохотом и визгом съезжают евреи: Миша Розенталь, Соня Цифринович, 0ся Брон, Роза Гольдштейн, Саша Беленький и Сара Варейкис.

ЕВРЕИ. Шолом!

Целуются и обнимаются с отвратительными ужимками.