Деревянные актёры   ::   Данько Елена Яковлевна

Фабрика готовила товар к пасхальной ярмарке, и стеклодувам приходилось работать день и ночь. Отец упал замертво возле раскалённой печи, где варилось стекло. Говорили, у него разорвалось сердце. Его отвезли в лодке на кладбище бедняков.

После похорон соседки собрались у нашего порога попричитать о покойнике и потолковать о нас, сиротах. Поглаживая по волосам плачущую Урсулу и одёргивая меня, чтобы я сидел смирно, они решили нашу судьбу.

Урсулу устроили в бисерную мастерскую при стекольной фабрике. Это было длинное низкое здание, где жили сорок девушек. Они низали бисер и вязали из бисерных нитей кошельки, пояса и кисеты. Их редко выпускали на волю. С тех пор я только раза два видел Урсулу – в большие праздники. Я любил бледное лицо и чёрное платье моей сестры, но скоро совсем отвык от неё. Я остался в доме, где мы жили с отцом, но мне не пришлось больше сидеть на пороге или весело бегать по улицам. Наша соседка, тётка Теренция, свела меня к приходскому священнику. Он записал что-то в большой чёрной книге, и с той поры меня стали звать приёмышем. Все говорили, что, приютив сироту, тётка Теренция сделала доброе дело.

Тётка Теренция торговала рыбой на рынке. Задолго до рассвета она будила меня пинками, заставляя вскочить с рваного половика, на котором я спал. Взяв с собой пустые корзины, мы бежали по тёмным улицам на берег, куда рыбаки на рассвете привозили рыбу. Там уже толпились другие торговки. Моя хозяйка расталкивала их локтями, пробиралась к рыбачьим лодкам, щупала рыбу, бранилась и торговалась с рыбаками из-за каждого гроша.

Рыбаки называли её скрягой, выжигой и старой ведьмой, но всё же ей доставалась всегда лучшая рыба. Она платила за товар чистоганом, а другие торговки брали рыбу в долг.

Рассветало. Мы тащили тяжёлые корзины с рыбой на рынок. Там мы раскладывали товар на обычном месте, и тётка Теренция усаживалась на табурет, чтобы не вставать с него весь день до вечера. Я приносил угли, разводил огонь в жаровне и потрошил вчерашнюю, уже несвежую рыбешку. Тётка Теренция жарила её на сковородке. Это был наш обед.

Начинался день. На рынок являлись покупатели. Они толпились возле рыбных корзин, поднимали рыбу за хвост, тыкали в неё жесткими пальцами и торговались. Моя хозяйка не глядела на скромных покупательниц в невзрачных платьях, робко приценявшихся к мелкой рыбешке. Она замечала издали и зазывала к себе важных дворецких, толстых поваров и румяных кухарок из богатых домов. Эти покупатели брали у нас самую дорогую рыбу, а иногда покупали товар целыми корзинами. Моя хозяйка старалась им угодить.

После заката мы уносили корзины с рынка и по дороге домой долго колесили по убогим переулкам, сбывая остатки рыбы беднякам.

Вечером тётка Теренция зажигала сальный огарок и пересчитывала дневную выручку. Потом, помолившись богу, она давала мне последнюю затрещину и укладывалась спать. Я тоже засыпал на своём половике, усталый, голодный и несчастный.

Дни проходили скучные и похожие друг на друга, как мелкие рыбешки.

Я ненавидел рыбную торговлю. Мне было противно, что от меня всегда пахнет рыбой, что моя рубашка вымазана рыбьими потрохами, что даже в волосах у меня застревают липкие рыбные чешуйки. Но хуже всего было то, что мне приходилось сидеть целые дни как привязанному возле моей хозяйки. Я до смерти боялся тётки Теренции.

Она сидела на своём табурете грузная и неподвижная, как идол. Я смотрел на её жёлтое, словно опухшее лицо, на злые, поджатые губы, на чёрную бородавку над левым глазом и боялся шевельнуться. Я знал: если я пошевелюсь или вскочу на ноги, тяжёлая рука даст мне подзатыльник или дёрнет за волосы так, что слёзы польются из глаз. Руки и ноги у меня немели, в глазах плавали чёрные круги, от рыбного запаха мутило.