Деус Вульт!   ::   Дагген Альфред

Увы, здесь не нашлось вождя, способного командовать смешанной толпой разноязыких воинов; только потом они узнали, что герцог Готфрид застрял на втором этаже, задержанный толпой возбужденных, кое-как вооруженных обозников, которые только мешали рыцарям — единственным, кто реально мог захватить занятую врагом стену. Но никто из оказавшихся наверху разноплеменных рыцарей не осмеливался отступить первым, и поэтому на какое-то время все они скопились у дальнего конца башни, прикрываясь от стрел щитами и с беспокойством следя за огромными камнями, со свистом летевшими из-за стены. Наконец герцог Лотарингский достиг конца лестницы и попытался криком и жестами заставить их бросить сходни на стену. Увы! Когда дальний конец мостков оперся на зубец и дорога в Священный Город казалась открытой, рыцари заколебались: толпа вражеских воинов окружила сходни, и путь преградили сотни копий. Герцог был знатным сеньором, и ему не подобало, рискуя жизнью, бросаться туда, куда не решились ступить его вассалы. Если бы он без колебаний двинулся к мосткам, возможно, все пошло бы по-другому… Минуту-другую сходни пустовали, а затем враги вонзили в них крючья и сбросили в ров с шестидесятифутовой высоты. К задней стене башни были прикреплены еще одни мостки, припасенные как раз на такой случай, но рыцари доставали их медленно и неохотно. Еще бы, зачем торопиться спускать сходни, если не чувствуешь в себе смелости ступить на них? Были сделаны одна-две робкие попытки, но не успел помост коснуться стены, как прилетел огромный камень и разнес его в щепки. Третьего в запасе не нашлось.

Ясно было, что эта атака тоже закончилась неудачей, но башня занимала прекрасную позицию и ею стоило воспользоваться, чтобы перебить как можно больше врагов. Рыцари сплоховали, но арбалетчики все еще занимали два верхних яруса. Перед ними была отличная цель, и арбалеты нанесли сразу большой урон, расквитавшись за потери от стрел и ядер. Рыцари молча следили за противником, гадая, не придется ли им отбивать вылазку противника, который мог попытаться уничтожить башню… Вечером махину оттащили от стены, а людям велели вернуться в лагерь и отдохнуть. Рожер чувствовал себя глубоко несчастным. Стоять на самом верху, продуваемом ветром, смотреть поверх стен на вожделенные улицы Священного Города и не выполнять столь простого, столь ясного долга! Он изменил клятве, и разве это оправдание, что у него невыносимо разболелся живот и что при взгляде на лес вражеских копий ему припомнилось белое, как мел, лицо Гуго, стоявшего на коленях и ждавшего смертельного удара под Дорилеем? Ноги у него так дрожали, что он не мог сделать и шага вперед. А как поступил бы на его месте Роберт? Трусом он не был, но и других за собой в безнадежную атаку тоже не повел бы. Пожалуй, он попытался бы сразиться с кем-нибудь из врагов или спокойно скрылся бы на другом конце поля битвы, где никто не обвинил бы его в уклонении от рыцарского долга. Да, именно так поступают опытные воины, чтобы избежать общественного осуждения и укоров собственной совести.

Рожер медленно вернулся к месту последней ночевки. Плечи и спина были покрыты нарывами и в кровь растерты кожаной подкладкой кольчуги, но запасов воды было так мало, что надежды помыться не оставалось. Он ничего не ел с самого завтрака, но из-за постоянной тошноты кусок не лез в горло, хотя от голода подкашивались ноги. Добравшись до своей лежанки на голой земле, которая была теперь его единственным домом, он бросил наземь щит и меч и сел на скатанную постель, ожидая, что вот-вот придет Фома и поможет ему снять доспехи. Рожер просидел так целый час, пока не вспомнил, что Фома тоже был на башне и теперь, должно быть, мертв. Чувствуя себя совершенно одиноким и лишившимся единственной живой души рядом, он попросил проходившего мимо слугу помочь снять кольчугу; тот прислуживал ему неохотно — весь лагерь проникся презрением к рыцарям, не решившимся пойти в атаку… Теперь и о коне придется заботиться самому.