Девяносто девять   ::   Хайнс Джеймс

И все за счет телезрителей из когда-то великой колониальной империи.

С точки зрения Грегори подобная работа и должна была рассматриваться как продвинутый вариант полевых исследований для современного прогрессивного антрополога. Но самым главным для уязвленного чувства собственного достоинства Грегори была возможность восстановления его несколько подорванного имиджа, теперь уже в образе телезвезды канала пи-би-эс.

Каждая очередная серия программы демонстрировала Грегори в новых соблазнительных позах: Грегори в позе бульвардье, попивающего крепкий, хоть и не очень хорошего помола кофе из громадной чашки в кафе на узенькой афинской улочке с крошечным, но ярко подсвеченным Парфеноном на заднем плане. Грегори на Мачу-Пикчу в позе энергичного исследователя с тщательно отращенной голливудской щетиной и с таким видом, словно, чтобы добраться туда, он три дня без передышки шел через горы, хотя на самом деле Мартин заказал специальный вертолет, который каждое утро прилетал за ними на крышу отеля «Куско-Шератон», а вечером доставлял обратно. Грегори перед Ангкор-Ватом в позе чувственного европейского знатока экзотических красот Востока: рубашка расстегнута до середины груди, прядь волос, намокшая от пота в страшную камбоджийскую жару, прилипла ко лбу, длинные тонкие пальцы эротически касаются сплетающихся тел на каменных барельефах.

У него хватило благоразумия не поддаться соблазну на месте съемок, где он, конечно же, мог легко подцепить какую-нибудь болезнь, но в Лондон Грегори вернулся с сексуальными батареями, прошедшими полную перезарядку. Каждая клеточка его тела кипела от нерастраченной сексуальной энергии. И тут он почти сразу же попался на удочку – если в данном контексте уместно подобное выражение – Фионы, ассистента режиссера, сдержанной, бледной, острой на язык англичанки, сочетавшей в себе юношескую энергию шри-ланкийской возлюбленной Грегори с невротической ненастностью его адвокатессы.

И вот теперь, почти задремав под укачивающий ритм мчащегося поезда, Грегори прикрыл глаза от слабого света, пробивавшегося сквозь туман, и мгновенно обнаружил, что для него не существует ничего более возбуждающего и столь приятно бередящего психологические раны, нежели воспоминание об их с Фионой телах, сплетающихся в любовном объятии, об их отброшенных назад густых гривах волос, о мышцах, напряженных, словно канаты. Ему почудилось даже, что он чувствует мускусный аромат мыла, который она любила. После страстных постельных сцен с нею Грегори обычно лежал, приятно растянувшись среди помятых простыней, время от времени слегка касаясь тела Фионы, и перебирал, заложив руки за голову, разные варианты названия для своей программы: «Семь чудес света: личный взгляд Грегори Эйка»; «Археологические фантазии: личный взгляд Грегори Эйка»; «Восстановление разрушенного: личный взгляд Грегори Эйка».

В Солсбери на вокзале его встретил зевающий таксист, повезший Грегори мимо выбеленных провинциальных домишек и небольшой пансион, место в котором было заранее зарезервировано для него Мартином. Пансион принадлежал милой, но слегка бестолковой старушке по имени миссис Спидвелл. При виде небритого Грегори в кожаной куртке и брюках, сшитых модным кутюрье, она слегка смутилась, если не сказать – испугалась, и решительно загородила проход в дом, подозрительно оглядывая гостя с ног до головы.

– О, дорогой мой, вы, оказывается, такой большой! Я совсем не уверена, что вы поместитесь на кровати.

Она заставила Грегори оставить сумку на дорожке, ведущей к пансиону, снять туфли, подняться наверх и лечь на кровать и только после этого отпустила такси.