Дидро   ::   Думбадзе Нодар

Первый десяток метров он, словно пьяный, прошел зигзагами, вихляя из стороны в сторону. Затем постепенно выпрямил шаг и наконец пошел медленно, но твердо и уверенно.

Ремни корзины глубоко врезались в плечи Дидро, жилы на лбу и шее взбухли, глаза налились кровью.

- Останови его! - попросил я Эквтиме-брюхана.

- Скорее Супсу остановишь, чем его! - ответил он.

До приемного пункта было метров триста. Затаив дыхание, люди молча взирали на еле видневшуюся под огромной ношей человеческую фигуру. Потом толпа ожила, ахнула и хлынула следом. Впереди бежали дети.

- Давай, Дидройя!

- Еще немного, и брюки Нодара - твои!

- Жми, жми, Дидройя!

- Обойди сейчас его спереди и поздоровайся с ним! Вот будет потеха! пошутил кто-то.

- Давай, Дидро, осталось десять шагов!

- Восемь! Шесть!..

- Крепись, Дидройя! Один шаг!

Не снимая корзины, Дидро опустился на землю. С минуту он сидел не двигаясь, с онемевшими руками и ногами. Потом, когда с лица сошла синева и побледневшие как мел губы вновь обрели свой естественный цвет, Дидро широко улыбнулся и навзничь опрокинулся на траву.

Четыре человека кое-как подняли корзину на весы. На чашку поставили гирю, другую, подвесили третью, четвертую. Язычок весов не трогался с места. Тогда принесли трехкилограммовый камень, привязали к чашке. У весовщика Бенедикта от удивления глаза полезли на лоб.

- Вы что, сукины дети, решили угробить человека? - рявкнул он.

- Сколько? - спросил кто-то.

- Сто сорок одно кило!

- Ау-у-у! - вырвалось у толпы.

Все обернулись к лежавшему в траве Дидро, но его там уже не было.

- Дидройя, где ты?

И вдруг увидели: с поникшей головой, болтающимися, словно плети, руками Дидро спускался по тропинке, вниз, к берегу Супсы. И впервые за всю жизнь вдогонку не раздалось ни Дидройя-ежик, порт-артурский шпион, ни Дидройя-ломовой, ойямовский выкормыш, ни Дидройя-мылоед!..

"141 кг" - записал я красным карандашом против фамилии Дидро Эдемиковича Вешапидзе и закрыл тетрадь.

Вечером я завернул-в газету свои техасские джинсы и направился к Дидро.

Двухкомнатный, крытый дранкой домик Дидро стоит у самого берега Супсы. Все свое детство я провел здесь, в этих местах, и ни разу мне не приходило в голову заглянуть в этот дом. Не знаю, было ли это проявлением естественного чувства страха или стеснения, которое люди во всем мире питают к жилищу одинокого человека...

Помню, в весеннюю пору я часто часами стоял на берегу, с трепетом ожидая, что взбушевавшаяся Супса вот-вот унесет убогое жилище Дидро. Но шли годы, а домишко стоял как ни в чем не бывало. Я как-то поделился своими опасениями с дедушкой, и тот ответил:

- Что ты! Ты - дите! Вот я, старик, с самого моего детства во время каждого паводка прощаюсь с этим домом, а он хоть бы что! Знал Эдемика-бестия, где ставить дом! Фундамент под ним - сплошная скала, да такая, что ей нипочем даже две Супсы вместе взятые! Так-то, сынок!..

Нынешней весной Супса разбушевалась как никогда... И теперь, вступив во двор Дидро, я сперва испытал тот знакомый с детства страх, а потом радость от того, что крепко и уверенно стоял на своем месте и единственным в этой ночи горящим окном взирал на сумасбродную Супсу.

Известно: слабоумные люди питают сильную любовь к животным, особенно к собакам. Поэтому я ничуть не удивился, когда целая свора собак бросилась ко мне, виляя хвостами и повизгивая. Лишь одна из них угрожающе ощерилась и залаяла, и я сразу понял, что это - собака Дидро, потому что в чужом дворе собака никогда не лает на посторонних. Я остановился и, не зная клички собаки, на всякий случай позвал ее:

- Дидро, Дидро!

Собака тотчас же успокоилась, подбежала ко мне и стала ласково тереться о мои ноги, словно приглашая в дом, потом побежала вперед, оглянулась на меня и поднялась на балкон. Я последовал за собакой.

Дверь в комнату была отворена.