Дневник возвращения   ::   Мрожек Славомир

Мне предстояло остаться здесь навсегда, и меня это ни в коей мере не ужасало. И вот я, тем не менее, возвращаюсь в Краков.

Что ж, пусть будет так, ведь уйти как можно дальше - мечта юности и привилегия зрелого возраста. Для меня это уже в прошлом. Но геометрическая фигура старости, как оказалось, - круг. Идешь, идешь и, если идешь достаточно долго, доходишь до того самого места, откуда вышел.

Ну и ладно, если такова закономерность. Вот только усталость...

Наверное, будь я один, я не сдвинулся бы с места, наверное, мне было бы уже все равно. Но ехать надо, я поеду и начну все с нуля. Снова станцую как грек Зорба, хоть на этот раз и с одышкой. Так я уже танцевал несколько раз. Когда тридцать три года тому назад я уехал из Польши, то потерял все, что заработал. Потом не раз терял многие вещи, и теперь снова теряю все. Это ранчо никто не купит, в канун революции подобных покупок не делают. И вы увидите на Главном рынке меня, постаревшего грека Зорбу, с прежним выражением лица "Эх, да что там!", вот только кости ломит.

И снова те же два чемодана, по одному на каждого, и опять все сначала. Карабканье вверх по лестницам - а как пригодился бы лифт - и осмотры квартир. Чтение, теперь уже с помощью сильных очков, объявлений в газетах. Потом перетаскивание с места на место тяжелой мебели, втискивание ее в пока еще не известные мне углы, вопреки запретам доктора Лопеса Виларде, кардиолога, который шесть лет назад спас мне жизнь.

Словом: усталость. И только опыт, подсказывающий, что всегда бывает чуть-чуть иначе, чем представляешь себе, ведет спор с этой самой моей усталостью.

Ранчо "Ла Эпифания", 15 мая 1996 г.

Один мой друг, хоть и приветствует мое возвращение в Польшу, не одобряет, по его выражению, способа, которым я это мое возвращение "разыгрываю". Я догадываюсь, что имеет в виду приятель, и боюсь, что он прав.

Мы живем в современном мире, то есть в мире манипуляций. Старое, доброе насилие чувствует себя в нем хорошо, как об этом свидетельствуют события, происходящие там и сям, и будет чувствовать себя с каждым днем все лучше, а уж манипуляция чувствует себя просто превосходно, даже там или, возможно, прежде всего там, где насилие не напоминает пока о своих древних правах.

Современная манипуляция родилась вместе с новым временем в начале XIX столетия, когда битва при Ватерлоо и Венский конгресс окончательно закрыли революционно-наполеоновскую эпоху и все стало развиваться. В частности - связь и то, что Антоний Слонимский назвал средствами массовой информации и без чего манипуляция не имела бы своих огромных шансов. При появлении на свет она получила имя: "Реклама".

До чего же неискушенным был тогда этот младенец. Всего лишь невинные объявления в газетах, благодаря которым как раз начали увеличиваться тиражи, о достоинствах галош, тоже в ту пору только что изобретенных. Галоши, кстати говоря, были новинкой весьма полезной, и в объявлениях говорилась правда, в них лишь сообщалось широкой, тоже едва зарождавшейся публике о рождении галош.

По мере взросления манипуляция получала все новые имена. Ленин называл ее просвещением масс. Хитрец Гитлер перенял опыт Ленина, но назвал ее просто пропагандой. Сегодня ее имена приобрели характер деликатный и научный: publicity, коммуникология, социотехника...Теперь предлагают не только галоши и идеи. Продают также людей, оптом и в розницу. Каждый, кто хочет выгодно себя продать, может заказать соответствующую манипуляцию у специалистов. Это хоть и недешево, но помогает. В случае индивидуальных клиентов речь идет не о социотехнике, а о look и image.

Не утруждая себя поиском польских эквивалентов этих иностранных слов - мы все же по-прежнему немного отстаем, - скажу кратко, чту здесь имеется в виду. Имеется в виду не то, каков ты есть и чем занимаешься, а как ты выглядишь.