Драма на берегу моря   ::   Бальзак Оноре де

Гульба сына помаленьку, по сто экю, по сто франков, по луидору, съела их сбережения; они почти что разорились, а это тяжко для тех, у кого имущества было, если считать и островок с домом, на тысяч двенадцать ливров. Никто не знал, сколько Камбремеру пришлось заплатить в Нанте, чтобы вызволить сына. Несчастье преследовало всю семью. Брату Камбремера не повезло, он нуждался в помощи. Пьер в утешение ему все говорил, что Жак и Перотта (она дочь младшего Камбремера) поженятся. Чтобы дать брату кусок хлеба, Пьер взял его к себе в подручные, ведь Жозеф Камбремер так обеднел, что ему приходилось рыбачить у чужих людей. Жена Жозефа умерла от родильной горячки; нужно было платить женщине, которая взялась выкормить Перотту. Жакетта Камбремер задолжала около ста франков разным людям за эту девочку за ее белье, за платьица; да и толстухе Фрелю, которая прижила ребенка с Симоном Годри и кормила грудью Перотту, причиталось не то за два, не то за три месяца. Жакетта давно уже зашила в свой тюфяк испанский дублон, обернутый бумажкой с надписью: "За Перотту". Она была образованная, писала не хуже любого писаря и сына выучила грамоте. Эта бумажка его и погубила. Никто не знает, как все случилось, но негодяй Жак разнюхал, где золото, выкрал его и побежал кутить в Круазик. Отец, как нарочно, возвращался в лодке домой. Причаливая, он увидел на воде клочок бумаги, подобрал его, принес жене, а она, увидев надпись, сделанную ее же рукой, упала замертво. Камбремер не сказал ни слова, а пошел в Круазик; там он узнал, что сын играет в кофейне на биллиарде; он вызвал хозяйку и сказал ей: "Я запретил Жаку брать дублон; когда он расплатится с вами, верните мне монету, я подожду здесь у входа и дам вам взамен серебро". Хозяйка вынесла ему золотой, Камбремер взял его, молвил: "Ладно!" - и пошел домой. Об этом узнал потом весь город, а вот что дальше было, знаю один я, другие же только догадываются. Камбремер приказал жене прибрать спальню, она у них внизу; развел огонь в очаге, зажег две свечи, поставил по одну сторону очага два стула, по другую - табуретку; затем велел жене достать одежду, в которой он венчался, а заодно и свой свадебный наряд. Он оделся, пошел за братом, велел ему караулить перед домом и предупредить его, как только послышится шум на прибрежной полосе - либо по их сторону, либо там у соляных озер Геранды. Выждав, пока жена переоденется, он вернулся в дом, зарядил ружье и спрятал его в уголке за камином. Тут объявился Жак; было уж поздно, он картежничал и пьянствовал до десяти часов; теперь ему нужно было переправиться назад, на островок. Дядя услыхал, как он кличет, поплыл в сторону соляных озер и, не говоря ни слова, доставил Жака домой. Когда тот вошел в дом, отец указал ему на табуретку и молвил: "Садись! Ты,- продолжал он,- перед судом твоих родителей, ты жестоко их оскорбил, теперь они вынесут тебе приговор". Жак начал орать от страха, потому что лицо Камбремера все исказилось. Мать сидела, вытянувшись как палка. "Замолчи,- продолжал Пьер, беря его на прицел.- Если крикнешь, тронешься с места, если не будешь недвижным, как мачта, застрелю тебя, как собаку". Сын стал нем, точно рыба; мать тоже молчала. "Вот бумажка, в которую был завернут испанский дублон,- сказал Пьер сыну,- он хранился в постели матери: ей одной было известно, куда она его запрятала; когда я приставал к берегу, я нашел эту бумажку. Сегодня вечером ты дал дублон старухе Флоран, а из постели матери дублон исчез. Объяснись!" Жак ответил, что он не брал золотого у матери, что у него у самого был дублон еще с того времени, как он жил в Нанте. "Тем лучше,- молвил Пьер.- А как ты можешь доказать нам это?" - "У меня был дублон".- "Ты не брал того, что хранился у матери?" - "Нет".