Дробленый сатана   ::   Эппель Асар

Все это было тоже написано превосходным почерком с росчерками и хвостами, и, конечно, с красивым нажимом, прививаваемым в те времена чистописанием во имя отчетливости письма, дабы люди быстрей и ловчей понимали писанное другими. Мало уже осталось тех, кого учили в школе чистописанию, и почти нет никого, чьи отцы красивым почерком писали письма сыновьям в пионерлагеря...

Дальше пошли какие-то отдельные слова и фразы, или зачеркнутые, или без понятного смысла.

Ни о каких записках мужа она не знала, хотя пишущим видела его ежедневно, полагая это счетоводной работой, взятой на дом - он ведь работал и по совместительству. Ей захотелось поскорей уйти с чердака и полистать внезапные тетради.

Кота было не дозваться, но, когда перед спуском она сбросила в люк первую тетрадь, а потом остальные, он тотчас появился и за первой, которая, стукнувшись об пол, подняла пыль, спрыгнул, а когда шлепнулась вторая, суматошно унесся куда-то из нашего повествования, то есть, когда шлепались остальные, его даже и духу не было.

Спуск с чердака опустим. Уже закрывание люка не опишешь. Для такого в нашем языке нет слов. Тетради с записями прожившего с ней всю жизнь страшного человека ждали внизу.

Через малое время она сидела в кресле (в него изо всех стульев ей способнее было усаживаться) и постигала убийственные слова:

...Ее, испоганившую мне половину целого века... - и тут же: - Женщина, принадлежавшая до тебя не тебе, - разграбленный город!..

"Опять то же самое, опять всегдашнее! Ну куда же от этого деться?" думала она, снова слыша свирепый, требовательный, капризный и вовсе беспомощный голос покойного мужа:

...Отдалась! От этого слова - всё. Они "отдаются". То есть становятся чьей-то принадлежностью и прихотью - и вот это для их последующих владетелей непереносимо. Им они отдаются, объезженные (именно так!) первым или предыдущим.

Что значит отдаться, - не перестаю я сам себя спрашивать, - если не отказаться от своего тела, своей воли, своего достоинства? А если такое случилось (у слова "случка" тот же корень!), как можно отдаваться - то есть отдавать себя - еще раз и еще раз; все ведь уже раз навсегда отдано? И, значит, предаваясь кому-то снова - предъявляются только ложь, только лжедостоинство, только дубликат. Но разве возможен дубликат радости, слез, дрожи тела, жертвенной крови (какой крови? нету ее! уже была - и не для тебя!)?..

Она втянула голову в плечи. Вот он и зашелся в крике, от которого никуда не спрячешься, который не оборвешь и не опровергнешь. В претензии, которую не избудешь и в которой не разуверишь (да и разуверять не станешь, дабы не изолгать первого своего счастья).

...Я поднялся туда, где она отстирывала свои причиндалы. Я стал топтать ее шляпку (ту шляпку!), покуда солома не смолкла. Топтал, топтал, топтал! Потом, когда тулья вдруг тихонько хрустнула, я разрыдался...

Ее взбудоражил уже чердак, совершенно утомили подъем и спуск, а теперь она вовсе сникла от крика и поэтому прилегла, и спала до ночи, и видела сны. А потом не спала. На чердаке больше не стучало. Мысли путались. Ей вдруг вспомнилось, как усаживались когда-то на львов (барышни, конечно, по-дамски), как садились на велосипеды...

Теперь садятся по-другому...

Если нынешним девушкам попадается женский велосипед (а так случается), они, стоя на земле и держась двумя руками за руль, наклоняют велосипед к себе, переносят правую ногу в коричневом чулке за раму и ставят по другую велосипедную сторону на правую педаль, предварительно подняв ее подъемом той же ноги до верхней точки, для чего бывает надо шага два продвинуться на левой, причем с неуклюже расставленными ногами. Получается некрасиво - женщинам не годится так располагать ноги...