Дурная компания   ::   Ясуока Сётаро

Глядя на Курата, по-стариковски склонившегося над чадящей жаровней, я непроизвольно вспоминал Комахико. Возможно, и мой вид вызывал у Курата те же мысли… Иногда, прекрасно сознавая, что все наши разговоры беспочвенны, мы начинали оживленно обсуждать план какого-нибудь нового рискованного предприятия. Потом вдруг неожиданно умолкали… За окном в сумерках, точно мы смотрели детективный фильм, возникала фигура солдата, вооруженного винтовкой с примкнутым штыком, – может, он разыскивает дезертировавшего солдата, своего товарища?

Письма из Киото становились все неистовее. Двое из Токио, соревнуясь в своем стремлении подластиться к Фудзии, не понимали, что нередко грешат высокопарностью, а Фудзии просто из кожи лез вон, чтобы не ударить лицом в грязь… Предельно личные, принадлежащие исключительно ему идеи, болезненные впечатления, перескакивание с одной мысли на другую – уловить их было почти невозможно, – и все это написано в странном, эксцентричном стиле. Однажды в самый холодный за всю зиму день пришло письмо с хайку [5] :

«Печаль, как та,

Когда к вам приезжал.

Вернулся я – весна в Киото».

И еще он писал, что его исключили из колледжа, что он заразился дурной болезнью и вынужден возвращаться домой, в Корею.

Такое письмо получил Курата. Он примчался ко мне домой, на Сэтагая, изо рта его шел белый пар, как у лошади вестового. Я был так потрясен, что у меня в голове помутилось. Страшно было дочитать письмо до конца. В таком состоянии находился, конечно, и Курата. Мы тут же ушли из дому. Как потерянные мы куда-то брели, где-то стояли, громко вели какие-то бессмысленные разговоры. Я не знал, что предпринять. Мне даже казалось, что все, что я делал эти полгода, случилось со мной во сне. Но ведь от того, что совершалось будто бы во сне, зависела судьба живого человека… А потом нам с Курата вдруг стало весело.

«Уж не веселились ли мы так потому, что случившееся слишком страшно?» – подумал я. В самом деле, мое второе я, которое мне не хотелось замечать, радовалось беде друга… Правда, при этом я думал, как я мерзок. Вот почему, желая выразить обратное тому, что я испытывал, я до смешного чистосердечно воскликнул:

– Какой сегодня счастливый день! Давай поедим чего-нибудь вкусненького!

Курата, почувствовав себя спасенным, сказал:

– Давай. Итак, начинается самая большая авантюра Фудзии.

Мы выбрали самый шикарный ресторан. Это было заведение весьма высокого класса, и мы думали, что, связанные этикетом, правилами употребления разных вилок и ножей, сосредоточим все свое внимание на том, как бы разрезать мясо так, чтобы оно не выскочило из тарелки, чтобы скользкие макароны аккуратно наматывались на вилку, и тогда, поглощенные едой, все остальное выбросим из головы. Но стоило нам войти в ресторан, как мы сразу же поняли, что все это вряд ли поможет унять волнение, которое мы испытывали.

– Во всяком случае, послать ему телеграмму нужно, – продолжал я разговор бодрым голосом, при этом страдая.

– Правильно, – ответил Курата.

Однако, выйдя из ресторана, мы направились в закусочную и просидели там до закрытия. И до того как расстались, не обмолвились ни словом о телеграмме.

В тот вечер я был обеспокоен не тем, что случилось с Фудзии, а тяжелым душевным состоянием Курата… Было ясно, если и дальше он будет вести такую жизнь, его рано или поздно постигнет судьба Фудзии. А такая судьба казалась мне ужасной. Правда, если бы меня спросили, почему ужасной, я бы не смог ответить. Просто мерещившееся мне, как в тумане, его будущее пугало меня… Расстанемся мы или не расстанемся, не важно – поговорить с ним я все равно обязан. Даже если в душе его теплится лишь одно желание – расстаться.

По своему характеру Курата был еще более скрытным, чем я.