Дурная компания   ::   Ясуока Сётаро

Но тем не менее потом, приезжая в Токио, он всякий раз тайком от меня ходил куда-то развлекаться.

Наступила осень.

Вернувшийся с Хоккайдо Синго Курата, увидев меня, был поражен. И то, о чем я говорил, и то, как я говорил, и моя жестикуляция – все было для него непривычным. Да и мне мой друг казался теперь теленком… Поддакивать, слушая хвастливый рассказ Курата про то, как он играл в теннис, и одновременно нудную патефонную пластинку, было до одури скучно. Я рассеянно слушал его взволнованные слова, которыми он заливал меня, вертя длинной шеей.

Очевидно, я ответил невпопад на какой-то вопрос Курата, и тот недоуменно повернул ко мне свое загорелое узкое лицо. Он промямлил что-то невразумительное, разговор тут же прервался. Из-под воротника его рубашки с короткими рукавами шел сладковатый запах, как от теленка… Может, это запах целомудрия, а запах, исходивший от Фудзии, когда я впервые встретился с ним, был запахом нецеломудрия, порока, подумал я… Интересно, как сейчас пахнет от меня? На следующий день после того, как мы расстались с Фудзии, я, пользуясь описанием небезызвестного квартала за рекой, вычитанным мной у одного автора знаменитого романа, изобразившего притон незарегистрированных проституток, отправился туда в одиночестве.

Теперь настала очередь Курата быть потрясенным так же, как я был потрясен Комахико. Наполовину бессознательно, наполовину сознательно я решил проделать с Курата все то, что проделал летом с Фудзии. Поесть и убежать, не заплатив, что-нибудь украсть, подглядывать… Но все, что я намеревался совершить, уже было однажды проделано, и я боялся, что не смогу добиться, чтобы сердце Курата колотилось так же неистово, как когда-то колотилось мое. К примеру, я повторил фокус Фудзии – поесть и убежать, не заплатив. Мы сидели в ресторане, и я, ничего не сказав Курата, неожиданно стукнул его и потащил к выходу – вот и все. Единственное, что мне блестяще удалось, – стащить в ресторане на Гиндзе ложечку. Это сильно повысило мои акции в глазах Курата. Рисунок в виде переплетающихся прямых линий и колец мне понравился. Уходя, я положил ложечку в карман. Однако, когда мы были уже у выхода, к нам подбежал официант:

– Простите, вы, кажется, по ошибке прихватили ложечку… Я медленно повернулся.

– А разве нельзя взять ее на память? – сказал я, вынимая из кармана и демонстративно показывая ему ложечку… Официант растерялся. Потом покраснел и замахал руками:

– Да-да, пожалуйста. – И, точно возвращая посетителю забытую вещь, удалился, приветливо улыбаясь.

Тут я заметил: приятеля моего – только что он был рядом со мной – точно ветром сдуло; он стоял метрах в семи и во все глаза смотрел на меня. Выйдя из ресторана, он тяжело вздохнул, как человек, собирающийся сделать нелегкое признание, и рассыпался в похвалах моему самообладанию:

– Ну ты силен!

Так мне впервые удалось, не прибегая к каким-то особым уловкам, потрясти Курата. Как сильно было восхищение Курата, я понял, когда на следующий же день он проделал подобный фокус в ресторане рядом с нашим университетом. Курата был так красноречив, что ему удалось получить от официантки еще и огромный столовый нож, не меньше кухонного. Это слишком весомое свидетельство ее расположения он не мог ни в карман спрятать, ни выбросить на обочину.

Во всяком случае, Курата оценил странную прелесть таких авантюр. Но самым важным событием должен был, пожалуй, стать мой поход в квартал за рекой.