Два бойца   ::   Славин Лев Исаевич

Думается мне: Ильичу-то глянулось бы, как мы бьемся за его город. Право!

Он замолчал, боясь насмешек Аркадия, который не выносил никаких чувствительных разговоров.

Аркадий молчал. А потом он сказал, скрипнув зубами, как он это делал в минуту сильных переживаний:

– Раньше, Сашка, я страдал, шё воюю не под Одессой. А теперь мне страшно нравится, шё я не даю этим жабам войти в город Ильича.

Они пошли дальше, и Саша снова побежал к автомату.

Аркадий решил проверить эту таинственную историю. Он подкрался к телефону и прислушался.

Саша с трудом втиснул себя в будку. Он растерянно мял трубку в огромном кулаке и орал:

– А где же она?… А в той артели есть телефон?… А когда она вернется?

Непрекращающийся гул артиллерии мешал ему слушать.

Он вышел, и Аркадий немедленно заявил ему:

– А твой землячок, оказывается, в юбке?

Саша смущенно засмеялся и вынужден был признаться, что у него есть здесь знакомая, как он выразился, «барышня», по имени Тася, и что он с ней познакомился месяц назад, когда приезжал в Смольный для получения своей боевой награды из рук члена Военного совета фронта.

Они достигли Невского и здесь поглазели на «Окна ТАСС» в витрине Гастронома № 1. Постояли, качая головой, у огромной воронки возле Александрийского театра. Почитали расклеенное на домах объявление Лен-исполкома, которое предписывало всем магазинам, парикмахерским и столовым во время воздушной тревоги не прекращать работы.

Потом они подошли к кафе «Астория». Обычно в это время здесь стояло много людей в очереди на обед. Сейчас из-за тревоги очередь разбрелась по соседним убежищам и по блиндажам, вырытым в сквере напротив «Астории». Друзья зашли в кафе.

Здесь было много народу. Свободные столики были только возле окон, где обычно избегали садиться во время тревоги. Аркадий и Саша сели у окна и огляделись. На столиках мягко светили лампы под шелковыми колпаками. Высокие окна снаружи были наглухо забраны досками, а изнутри завешены тяжелыми портьерами, и пулеметчикам казалось, что здесь необыкновенно уютно. Они попросили обедать, и заведующая из уважения к их фронтовому виду поставила им по бутылке пива.

Грохот зениток иногда удалялся, становясь еле слышным. И тогда бойче начинала звенеть посуда, громче звучали разговоры и смех. То вдруг огонь зениток приближался, и тогда все в кафе стихало, прислушиваясь.

Сквозь стены пробилось жужжание мотора, тонкое, настойчивое. Зенитки загрохотали сильно и часто. Видимо, палили с соседних крыш. Потом раздался свист, тот тонкий воющий, умопомрачительный свист, с каким бомба, падая, раздирает воздух. Он нарастал секунду, две, три… Где-то разбилась тарелка, упал стул.

И потом – страшный грохот, словно раскололось небо. Дом качнулся. По полу пробежала волна. Все сбежали в убежище. В кафе, кроме Аркадия и Саши, остались два лейтенанта, громко и наперебой вспоминавшие какое-то дело под Кингисеппом, пожилой актер, уплетавший свой суп с азартом изголодавшегося человека, да капитан-связист, который тщетно пытался заказать обед. Заведующая несколько нервничала и плохо его слушала. Пользуясь ее подавленностью, Аркадий раздобыл еще пару бутылок пива.

Поев, друзья закурили. Аркадий, разомлевший от пива, нежно бормотал:

– Нас с тобой, Саша, ничего не берет. Ни снаряд, ни пуля, ни мина, ни бомба. Тьфу, тьфу, шёб не сглазить. А жаль будет после войны расставаться. Я к тебе очень привык, Саша.

– И я к тебе, Аркаша, – с чувством сказал гигант.

– А зачем нам расставаться? – воскликнул Аркадий. – Разве черноморский грузчик и рабочий с Уралмаша не могут жить вместе? У нас в Одессе, знаешь, если дружат, так дружат до отказа.

Саша слушал с восхищением.