Два знатных родича   ::   Шекспир Уильям

С тех пор, как мы с тобой учились в школе,

Как изменился город наш родной,

Какое всюду видно разоренье!

Везде вокруг - лишь камни да трава;

Вот все, что приобрел завоеватель,

Поставивший своею гордой целью

Почет и слитки золота; и вот

Того уж нет, за что борьба кипела!

И кто же смеет Марсу предложить

Такой алтарь позорный? Право, кровью

Все сердце обливается, когда

Я вижу это. О, как я хотел бы,

Чтобы опять великая Юнона

Прониклась прежней ревностью своей,

Чтоб воин снова получил работу,

Очистил бы презренный этот мир

От гнусного обжорства, чтобы снова

Его смягчилось сердце, в эти годы

Сильнее загрубевшее, чем было

Среди войны и тяжких битв.

Аркит

И только?

Не видишь ты иного разоренья,

Как лишь паденье в Фивах духа войн?

Когда ты начал говорить, казалось,

Что и в другом упадок видишь ты.

Ужель жалеть нам не о чем, как только

О том, что дух военный здесь в упадке?

Паламон

Мне жаль всего, что здесь в пренебреженье,

Но более всего жаль тех, кому,

За жаркий пыл труда их ради чести,

Здесь платят льдом, чтоб пыл тот охладить.

Аркит

Я не об этом говорил, а только

О том, что добродетель в наших Фивах

Не ценится; я говорил о том,

Как было б нам опасно здесь остаться,

Когда хотим мы честность сохранить.

Здесь зло имеет вид добра, добро же

Считается за зло; не быть мерзавцем

Здесь значит быть чужим, а быть таким,

Как все другие - значит быть уродом.

Паламон

Все это так; но, право, в нашей власти

Вести себя, как надо; стоит только

Не брать примера с обезьян. Кто может

Меня принудить, чтобы я пошел

Чужим путем, идущим мимо чести?

Кто б мог меня заставить перенять

Чужой язык, когда своею речью

Могу я все, что нужно, изъяснить?

Чем связан я, чтоб следовать безумцу,

Следящему прилежно за портным,

Пока портной за ним следить не станет?

Чем худ мой брадобрей, а вместе с ним

Мой бедный подбородок, если бреюсь

Я не пред модным зеркалом? Какой

Закон меня заставит, снявши шпагу

С бедра, к руке ее привесить? Я

Хочу быть первой лошадью в упряжке,

Иль вовсе не везти. Все эти вещи

Так вздорны, так ничтожны, маловажны,

Что стоит ли заботиться о них?

Другая мысль меня терзает, мучит

Мне сердце; это...

Аркит

Дядя наш Креон.

Паламон

Да, он, тиран, забывший честь и меру!

Его успехи повели к тому,

Что гнев небес стал никому не страшен;

Все негодяи думают, что нет

Могущества сильней их гнусной власти;

Он даже веру подорвать готов,

Боготворя лишь гнусную удачу;

Чужие силы, ум чужой он ценит

Своих лишь ради прихотей и целей;

Добычу, почесть, славу, - все себе

Он рад присвоить; зла он не боится,

Добро ж творить не смеет. Всю ту кровь,

Какая есть во мне ему родная,

Хотел бы я, чтоб высосали пьявки

Из жил моих, освободив меня

От этой злой заразы!

Аркит

Ум твой ясен,

Мой дорогой кузен; уйдем отсель,

Чтоб не делить бесчестья со злодеем!

Ведь может наше молоко принять

Вкус пастбища; придется подчиниться

Всем гнусностям иль отказать ему

В покорности; не можем быть родными

Ему мы ни по крови, ни по духу.

Паламон

Да, это так; согласен я с тобой.

Мне кажется, что оглушил он небо

Злодействами своими, так что боги

Не слышат вопля вдов. Но вот Валерий!

Валерий

Король к себе зовет вас; но идти

К нему не торопитесь: пусть немного

Его утихнет ярость. Крики Феба,

Которыми он погонял коней

На лучезарной колеснице солнца,

Сломавши бич свой, эти крики - шепот

В сравнении с ревом гнева короля.

Паламон

Его и слабый ветер потрясает!

Но что ж могло случиться с ним?

Валерий

Тезей,

Которого угрозы не напрасны,

Ему прислал сегодня грозный вызов

И обещает Фивы разорить.

Он двинулся в поход уж, чтоб исполнить

Свои слова.