Двадцать шесть тюрем и побег с Соловков   ::   Бессонов

Человек стал зверем.

Дворцовая набережная. Прожектор с "Авроры"... Вдоль Невы большевицкие броневики. Людей не видно, - только их пулеметы медленно двигаются вслед нашему пути, - жуткое, напряженное состояние. Один какой-нибудь выстрел, искра и взрыв неизбежен. Паника и мы перебиты.

Но вот Зимняя Канавка... Литейный мост. Напряжение спало.

Куда? Жизнь бродяги началась. Казаки предложили переночевать у них. Пошел с ними. Прожил три дня и три ночи.

Прибежал вестовой и сообщил, что три сотни, сторонники большевиков, арестовали весь офицерский состав защитников Зимнего Дворца. Забрал свои револьверы и пошел к себе в "Асторию".

*

Подъезд...

Входить?

Возьмут... Эх, все равно!

Знаменитая "Астория". Гнездо контрреволюции, теперешняя цитадель большевиков. Вошел в свой номер и сразу убедился, что с обыском у меня еще не были.

В тумане рисуется мне моя жизнь там, в этот период.

С утра звонок - призываются комиссионеры, - закупается вино из разграбленных погребов... Вино... Опять вино... И целый день полупьяное состояние. Все равно не хорошо. Конец... Конец чего? Все равно чего. Всему конец. Конец чувствуется... он реален, он виден, он ясен но необъясним. Надо забыться. Чем, как? Все равно... но забыться во что бы то ни стало, хоть на сегодня, на сейчас... Не думать, не сознавать, не понимать, загулять.

И шли загулы, смелые, последние, вызывающие. Вроде, ночных прогулок по большевицкому Петрограду с хором трубачей Гвардейского Экипажа. Последние судороги - агония - непонятного, необъяснимого, но все таки ясно выраженного конца чего-то.

И тут же, в те же ночи, первые, корявые гримасы большевика, первый крик торжества победившего зверя и его укусы.

Чекисты, матросы и обыски - еще неопытные, ученические. Грабеж. Забирали все ценное, уносили вино... За обысками - аресты. За арестами выстрелы.

Отдельные, глухие, какие-то, казалось, неопасные. В "Астории" появился большевицкий комендант, в холле, потухло электричество. Сняли ковры. Прислуга переменилась. Астория нужна большевикам!

Посыпались предложения, предписания, угрозы, требования покинуть гостиницу. Но я продолжал жить, - и продолжал потому, что было все равно. Лишь бы не проявлять инициативы, не думать и как-нибудь прожить сегодняшний день.

Затем переехал к приятелю.

Чека уже обыскивала целыми кварталами.

Мы играли в страуса и, по неопытности, баррикадами у дверей думали защититься. Не ночевали дома. Ели воблу.

*

В январе 1918 года я бежал от арестов в гор. Сольцы Псковской губернии.

Хорошая была жизнь. Тихая, спокойная, уютная. Русская зима. Комната в мезонине. Тепло. Русская печка с лежанкой, маленькие окна, на окнах цветочки и занавесочки треугольниками, чинная мебель. По вечерам самовар и лампа под синим абажуром. В углу лампадка. Совсем келия... только иногда... на двоих... И как хорошо бывало, когда она была "на двоих" - и как жалко, что это бывало только "иногда"...

Помнится Пасха. Страстная неделя... Извозчик у подъезда, стук в дверь и знакомый голос - "второй в келии". Я не ждал и захлебнулся от радости... Спички, свечка, защелки у дверей, все ходило у меня в руках.

Потом заутреня... Разговенье...

Бывало у меня не хватало на махорку, а тут явилось все, - и пасха, и кулич, и окорок, и водка и какая то сливянка и пьяный, славный хозяин, который утверждал на рассвете, что на Пасху солнышко, вставая, танцует... Хорошо было...

*

Надо было есть и я зарабатывал себе хлеб пилкой дров. Взял подряд и работал с 6-ти утра до 6-ти вечера. Труд этот казался даже приятным. Выматываясь физически, я не замечал окружающего.

В городе жил генерал, признавший власть советов. Он узнал о моем пребывании здесь и вызвал к себе. Я пришел и получил предложение вступить в формировавшуюся тогда красную армию на командную должность.