Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Аннотация: Действие происходит в одном из уездов Орловской губернии в начале двадцатых годов. В романе воссоздана атмосфера тех лет, атмосфера героики и романтики, беззаветной борьбы за новое, коммунистическое общество, в которой принимало непосредственное участие первое поколение Ленинского комсомола. В основу романа «Двадцатые годы» легли уже знакомые читателям книги «Ветер над полем» и «Утренние заморозки».

---------------------------------------------

Лев Сергеевич Овалов

Двадцатые годы

Роман в двух книгах

Моей матери,

которая так

и не дождалась

этой книги.

КНИГА ПЕРВАЯ

1



Вагон мотало из стороны в сторону, словно двигался он не по рельсам, а прыгал с ухаба на ухаб, впрочем, все сейчас так двигалось в жизни, весь поезд мотался из стороны в сторону, всю Россию мотало с ухаба на ухаб.

Навстречу поезду плыло поле, бескрайнее, унылое, голое поле, темными волнами катившееся до самого небосклона.

Наступал тоскливый осенний вечер, на дворе стоял октябрь, дул знобкий ветер, пронизывающий холодом.

На одной из подножек вагона, где цеплялось особенно много незадачливых пассажиров, с трудом держались невысокая женщина в поношенной черной жакетке и черной шляпке и худенький мальчик в сером драповом пальтишке и нахлобученной на глаза гимназической фуражке.

— Славушка, ты не замерз? — спросила женщина, всматриваясь в мальчика.

Он стоял ступенькой выше — лицо женщины стало совсем серым от холода.

— Нет, мама, — твердо сказал мальчик. — Ты бы достала у меня из кармана перчатки, в них тебе будет теплее.

Одной рукой он уцепился за поручень, а в другой держал брезентовый клетчатый саквояж.

Женщина с испугом посмотрела на свои руки в летних нитяных перчатках и негромко воскликнула:

— Почему же ты их сам не надел?! Так ты совсем замерзнешь!

Она подтянулась кверху и закричала, не в силах больше сдерживать тревогу за сына:

— Господа, я вас очень прошу! Впустите ребенка! Ведь это же ребенок…

Голос у нее был звонкий, жалобный, и на ее выкрик из тамбура высунулась чья-то голова в шапке-ушанке, из-под которой глядело красное, не по погоде распаренное лицо.

— Где ребенок? — спросила голова и скептически уставилась на мальчика.

— Я вас прошу, — жалобно повторила женщина. — Я вас очень прошу…

— Да рази етто ребенок? — возразила вдруг голова. — Етто жеребенок!

В тамбуре кто-то засмеялся…

Действительно, мальчика нельзя уже было назвать ребенком, ему лет тринадцать, но он такой маленький, щуплый, озябший, что трудно не пожалеть его, висящего на подножке во власти холодного октябрьского ветра.

— Господа! — еще раз воскликнула женщина. — Поймите…

— Господ в Черном море потопили! — закричал кто-то.

В тамбуре засмеялись еще громче.

— Господи… — с отчаянием произнесла женщина и опять обратилась к сыну: — Надень перчатки, я прошу…

— Ничего, мадам, не волнуйся, — сказал вдруг парень в солдатской шинели, пристроившийся обок с женщиной на одной ступеньке. — А ну…

Парень так долго и так покорно стоял на ступеньке, что нельзя было предположить, будто он способен проникнуть в вагон.

— А ну… — неожиданно сказал он и плечом раздвинул стоявших выше пассажиров, раздвинул так легко и свободно, что сразу стала очевидна физическая сила молчаливого парня.

Подтянулся на площадку, поглядел на мальчика.

— А ну, малец, двигай…

Но мальчик спустился ниже и торопливо сказал матери:

— Иди, иди, мама, холодно ведь…

— Лезь, мадам, лезь, — добродушно промолвил парень. — Не пропадет твой парнишка.

Он посторонился, пропуская женщину, протянул руку вниз и ловко и быстро втащил в тамбур мальчика вместе с его саквояжем.

Но и в тамбуре они не задержались, парень втолкнул в вагон мальчика и женщину и втиснулся сам.