Джим Моррисон после смерти   ::   Фаррен Мик

Джим рассудил так: самое худшее, что этот мужик может сделать, наорать на меня, чтобы я уходил. Уже приближаясь, он окликнул незнакомца. Просто из вежливости. Пусть даже дядька его не поймёт.

– Не возражаете, если я к вам присоседюсь?

Незнакомец в бархатном сюртуке сдвинул шляпу на затылок, открывая лицо: болезненно бледная кожа, чёрные висячие усы, жёсткие голубые глаза и взгляд человека, которого очень легко вывести из себя. К удивлению Джима, дядька ответил ему не только по-английски, но и в той обманчиво вялой, протяжной манере, зародившейся на Старом Юге ещё до гражданской войны, – на том самом Юге, о котором столько всего придумано и который сам большей частью придуман.

– Смею ли предположить, молодой человек, что вам нужны мир и покой, а не утехи гомосексуального свойства?

Джим застыл на середине пути между нишей и оргией. Несмотря на медлительность речи, манеры этого незнакомца явно указывали на то, что с ним шутки плохи.

– Мне определённо нужен покой.

Незнакомец пожал плечами:

– В таком случае поднимайтесь сюда, молодой человек.

Когда Джим выбрался на приступочку перед нишей в скале, незнакомец взглянул на него вопросительно:

– Вижу, сэр, вы меня совсем не помните?

Джим тут же подстроился под своеобразную манеру речи своего собеседника:

– Боюсь, сэр, не помню.

Незнакомец опасно прищурился:

– Если учесть обстоятельства нашей последней встречи, ваша забывчивость очень меня удивляет.

Джим поспешил объяснить:

– Я имел и виду, что вообще ничего не помню. Я даже не знаю, как я тут очутился. И что было раньше, не знаю. Не помню.

Мужик, похоже, удовольствовался объяснением, по крайней мере на данный момент.

– Это досадно.

Джим тоже уселся на камень, на расстоянии двух шагов от своего соседа, как бы давая понять, что он не намерен вторгаться в его личное пространство. Дядька, похоже, это оценил, но и принял как должное – видимо, он привык общаться с людьми учтивыми и привык, что его уважают.

– По крайней мере мы с вами – не эти разнузданные порождения явно больного воображения того затейника, кто все это устроил. Что не может не радовать.

– А почему вы так а этом уверены?

– Если б мы были придуманными персонажами, мы бы здесь не сидели. В качестве сторонних наблюдателей. Мы бы резвились внизу, в грязи – как эти свежеизмышленные поросята. Если слегка перефразировать Декарта: мы наблюдаем, следовательно, существуем.

Джим растерялся – последняя фраза его скосила. Ничего подобного он не ожидал. Незнакомец, похоже, высказал всё, что хотел, и не стремился к продолжению беседы, так что какое-то время они просто сидели молча, наблюдая за вакханалией, что бесновалась внизу. Наконец Джим не выдержал. Больше не в силах сдерживать любопытства, он решился узнать, что это за человек, который кажется ему знакомым, и действительно вроде знакомый, и всё же которого он абсолютно не помнит.

– Боюсь, сэр, у вас передо мной преимущество.

На этот раз незнакомец не приподнял паты своей шляпы.

– Да неужели?

– Конечно. Похоже, вы знаете, кто я, тогда как к не могу вспомнить ни вашего имени, ни где мы с вами встречались. На самом деле я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали мне, кто я. Потому что сам я не помню.

Незнакомец коротко хохотнул и тут же закашлялся, расплачиваясь тем самым за свою неосмотрительность, – ему, видимо, было нельзя смеяться, но он всё равно не сдержался.

– Вы хотите, чтобы я вас представил себе самому?

– Да, можно и так сказать.

– Своеобразная просьба, друг мой.

– А как иначе? Я же должен знать, кто я.

Знакомый незнакомец задумался, медля с ответом. Может быть, он дразнил Джима, а может, просто обдумывал, как лучше ему рассказать о нём же.