Его батальон   ::   Быков Василь

Командира это касается куда в большей мере, чем рядового бойца, тут следует быть очень строгим в отношении к самому себе, чтобы потом требовать того же и с подчиненных.

— Можно так, можно и этак? А, товарищ Маркин? — вдруг переспросил комбат. Лейтенант, что-то уловив в голосе комбата, смущенно повел плечами:

— Да я ничего. Не мое дело. Вы командир батальона, вам и докладывать. Я просто предложил.

— Из каждого положения есть три выхода, — поднял от шитья голову Гутман. — Еще Хаймович сказал…

— Помолчите, Гутман, — сказал комбат. — Не имейте такой привычки.

— Виноват!

Комбат минуту молчал, а затем тихо спросил, вроде бы между прочим:

— Вы, Маркин, в окружении долго были?

— Два месяца восемнадцать суток. А что?

— Так просто. В прошлом году я тоже вскочил. Почти на месяц.

— Так вы же с частью вышли, — не удержавшись, вставил свое Гутман. Комбат посмотрел на него твердым продолжительным взглядом.

— Да, я с частью, — наконец сказал он. — В этом мне повезло. Хотя от полка осталось сорок семь человек, но было знамя, был сейф с партдокументами. Это и выручило. Когда вышли, разумеется.

Маркин положил на ящик карандаш и шомпол, дернул на плече полушубок. Глаза его возбужденно заблестели на вдруг оживившемся лице.

— А у нас ничего не осталось. Ни знамени, ни сейфа. Горстка бойцов, десяток командиров. Половина раненые. Кругом немцы. Комиссар застрелился. Командира полка тиф доконал. Собрали последнее совещание, решили выходить мелкими группами. Пошли, напоролись на немцев. Неделю гоняли по лесу. Кору ели. Наконец вырвались — двенадцать человек. Смотрим, что-то больно уж тощие тут фронтовички. И курева нет. Едят конину. Слово за слово — выясняется, так и они же в окружении. Вот и попали из огня да в полымя. Еще припухали месяц.

— Это где?

— Под Нелидовом, где же. В тридцать девятой армии.

— Да, там невеселые были дела. Как раз в конце лета к нам пробивались. Убитого командарма вынесли, хоронили в Калинине.

— Ну. Генерал-лейтенант Богданов. Геройский мужик. А что он мог сделать? В прорыв сам на пулеметы вел и погиб.

— Тридцать девятой хватило. Двадцать девятой тоже.

— А тридцать третьей? А конникам Белова и Соколова?

— Тех совсем немного осталось, — согласился комбат.

— Неудачник я! — вдруг сказал Маркин, и Гутман с Чернорученко настороженно подняли головы. — Что пережил, врагу не пожелаю. В резерве встречаю товарища, вместе выпускались. Два ордена, шпала в петлице. А я все лейтенант.

Комбат оперся локтем на ящик и искоса посмотрел на притихших бойцов:

— Напрасно вы так считаете, Маркин. До Берлина еще длинный путь.

— А! — махнул рукой Маркин и снова взялся за шомпол. — Много ли их тут линеить? Знать бы хотя, сколько дадут. А то налинеишь, а толку из того? Товарищ комбат, — поднял он лицо к Волошину, — из пополнения надо писаря подобрать. А то сколько можно?

— А вы вон Гутмана обучите. По совместительству. Или Чернорученку.

Телефонист смущенно заворошился возле аппарата, а Гутман почти обиделся:

— Ну, скажете, товарищ комбат! Я работу люблю. А это…

— А это что — не работа? — зло сказал Маркин. — Вот посиди день над бумажками, так весь свет с овчинку покажется.

— Не люблю.

— Ну конечно. Куда веселее по полям бегать. Трофейчики и так дальше…

— Ладно, Гутман, кончай шитье. А то уже спина заколела, — остановил спор комбат.

— А вы — мой полушубок.

— Нет уж, спасибо. В твоем полушубке, наверно, того… Диверсанты бегают.

— Немного, товарищ комбат. Куда же от них денешься? Ну вот и все. Пожалуйста!

— Давай. Посмотрим, какой ты портняжных дел мастер.

Комбат взял из рук ординарца шинель и надел ее. Потом привычными точными движениями набросил на плечи портупею, застегнул ремень, сдвинул на место кобуру.

— Ну вот, петлички теперь в аккурат! Ну что же, спасибо, — сказал он.