Евпатий Коловрат   ::   Ряховский Василий

Но в самое последнее мгновенье, когда стрела затрепетала на тетиве, козел подогнул колени, взмахнул могучими рогами и прыгнул. Через минуту он был уже на соседнем холме.

— Ну, я тебя все равно достану, достану! — прошептал Федор.

Желание убить козла заслонило все посторонние мысли. Так было с Федором всегда. За годы охотничьих скитаний с Ополоницей он познал сладостный азарт борьбы, честолюбие толкало его на риск. Одобрительный взгляд Ополоницы заставлял забыть его об усталости.

Так было и на этот раз. Только теперь перед ним был не один Ополоница, а множество охотников, для которых он был князем и покорить которых он мог только удалью своей и отвагой.

«Никогда не поворачивай назад если можно идти вперед, княжич — говорил ему пестун и упорно предостерегал Федора от всякого отступленья. — Сильный найдет свою удачу впереди. Свернул с пути один раз — никогда не достигнешь цели…»

И, чувствуя, как у него мгновениями тьма гнева застилает взор, Федор пошел вслед за козлом.

Он гнался за ним весь день. Ночь он прокоротал на развилистой сосне, стоявшей над темным провалом оврага.

Проснулся Федор с рассветом и тотчас увидел своего мучителя: козел словно поджидал ловчего — стоял на открытом месте, гордый, будто вылитый из серебра.

Погоня возобновилась тотчас же после того, как Федор наскоро поел вяленой медвежатины с окаменевшим сухарем и запил еду водой из родничка, живым ключиком бившего из под горючего камня. К концу дня козел стал все чаще останавливаться и все хватал на ходу то зеленую ветку, то пучок травы. Федор плелся за ним из последних сил.

Вечером козел был убит. Звонкая стрела попала ему под левую лопатку, и на траву обильной струей пролилась горячая кровь. Федор освежевал свою добычу по всем ловчим правилам. Печень и сердце он закатал в сырую глину и положил в груду углей. Утолив голод, Федор впервые вспомнил об Ополонице, подумал о том, что далеко отбился от своих и теперь, пожалуй, ему их не найти.

Проспав ночь у потухшего костра, Федор раным-рано тронулся в ту сторону, где в кровавом пожаре готовилось взойти солнце.

Лес был бесконечен. Усталому княжичу он казался все гуще и все непроходимее. И сколько не всматривался Федор, Взбираясь на высокие сосны, ни одного дымка не видел он, ни разу не сверкнула среди лесов полоса желанной реки. И не попалось на пути ни шалаша лесного, не встретился ни один бортник, хотя меты промысловых людей видел Федор на многих деревьях, к которым густо летели пчелы.

Ночь он провел у малого огонька, вздремывая на минуту и вновь протирая тяжелые веки. В ночном лесу было неспокойно: Все время слышалось потрескивание сухих ветвей, кто-то ухал, вскрикивали ночные птицы.

К концу третьих суток скитаний Федора над лесами с грохотом и шумным ливнем пронеслась гроза.

Мокрый и вовсе одичалый княжич всю ночь просидел на дереве. Судорожно вздрагивая, он засыпал коротким сном и видел себя в гридне 7 рязанского терема. Перед ним стояли столы, уставленные яствами, на длинных скамьях сидели воины, бояре и сокольничьи; все они пили из ковшей и отламывали руками огромные куски от румяного пирога…

Утром Федор вышел на берег незнакомой реки. Он переправился на другую сторону — там видны были дальние селения — по способу, который перенял от Ополоницы: столкнул в воду ствол поваленного дерева и лег на него животом, оберегая от воды завернутое в узел платье. Направляя руками ход дерева, Федор достиг берега, сошел на песок, но не устоял на ногах, свалился, впав в тяжелое забытье…

Подобрали Федора ловцы, тянувшие неподалеку невода. По одежде они признали в нем юношу не простого званья и привезли его, беспамятного, в Рязань.

Увидев сына, князь попросил у Ополоницы прощения и крепко его обнял.