Федрон, персики и томик Оскара Уайльда   ::   Смирнов-Охтин Игорь

Стоит позвать, стоит ей появиться - она сразу тебя и сбережет. Даже от директора коктебельского Дома творчества. Девушку в лицо ударил, мерзавец! Так мы и кричали: "Милиция! Милиция! Мы сдадим вас в милицию!" - А где она, милиция?

Где милиция - знала челядь. Челядь понеслась к телефону...

Участковый инспектор уже и отужинал, и думал о завтрашнем дне - таком же славном коктебельском денечке, как и сегодняшний. И тут затренькал телефон...

К директору Гаевскому инспектор относился хорошо. Среди многих, кого директор подкармливал, был и он со своей семьей. Иногда он с директором выпивал - что тоже получалось приятно: Гаевский - работник культурного фронта, знаком со "знаменитостями" и такие истории рассказывает, что никогда бы про них и не подумал.

Так что, услышав, в каком затруднении оказался Гаевский, участковый директора пожалел. Однако численность тунеядцев, стиляг и моральных уродов, если верить голосу нетрезвого сантехника Толяна, такова, что соваться глупо.

Участковый поскреб в затылке, пригладил челку, вздохнул и снял телефонную трубку...

Чтобы поднять погранзаставу, нужна гипербола. Участковый знал. Он еще раз вздохнул, самовозбудился и прокричал в трубку, что толпа хулиганов устроила дебош на территории Дома творчества и именно в этот момент избивает директора, товарища Гаевского, и членов его народной дружины, и, возможно, скоро их убьет. В общем-то дело свое участковый сделал и, в принципе, мог бы - и на покой. Потому что пограничники свое пограничное дело знают, но всякое потом начальство догадается спросить: "А ты где был?" Участковый вздохнул и принялся напяливать сапоги...

Уже в те годы погранвойска отличались высоким профессионализмом, но, конечно, не на роли "замка" - "граница на замке", - а в делах: окружить, захватить, подавить... Нас окружили моментально. "Сынки с автоматами" повыпрыгивали из двух фургонов и окружили. Шиш бы они нас окружили, если бы нам не оказалось это интересно! Мы позволили себя окружить, а потом позволили загрузить себя в фургоны. Первых-то еще поволокли за белы ручки, ну и сразу стало ясно, что тащить никого не требуется - и так все с большим "плезиром" в машины лезут, и даже получается давка из желающих - особенно все девушки желали. Но только очень скоро пограничники желающих стали ограничивать, кричать: "Хватит! Хватит!" - а потом и вовсе строго: "Все! Все!" - и даже пригрозили автоматами.

Увезли.

Оставшиеся отправились спать.

Наш приятель Виктор Коляго вернулся в середине ночи. Разбудил. Рассказал, что всех отпустили. Оставили троих.

"Значит, не всех", - сказали мы.

"Нет, всех, - сказал Витя. - Только троих оставили".

Среди оставленных для дальнейшего развлечения был наш знакомец - Саша Зельманов. Красивую жену его отпустили, точнее - прогнали, а его, некрасивого, оставили. Не понимаю пограничников!

Единственное оправдание бесполезных поступков заключается в безмерном восхищении ими тех, кто их совершает.

Оскар Уайльд

На следующее утро участники события собрались на коктебельском "пятачке".

Нам было хорошо. В одночасье мы стали членами большой солидарной семьи. Знакомились. Обсуждали дальнейшие действия. План приняли типовой и, конечно же, безнадежный: писать коллективную письмуху, конечно же - в райком, и всем миром туда двигать. То есть - ехать. То есть - в город Судак.

Письмуха сложилась из двух частей: легенды и меморандума. "Легенда" описывала "правду, правду", а "меморандум" требовал невинных отпустить - и баста!

Очень кстати случился с нами Леша-неандерталец - мускулистый коренастый аспирант с лицом прототипа своего прозвища. По планам своей научной жизни Леша был членом партии, поэтому фамилия его с пристежкой "член КПСС", как вступительный аккорд, возглавила столбец подписей.