Феррагус, предводитель деворантов   ::   Бальзак Оноре де

Благодаря их усердию в утопленнице была опознана Ида Грюже, корсетница, проживающая на улице Кордри-дю-Тампль, № 14. Вмешались следственные власти, пришла мать покойной, вдова Грюже, с последним письмом своей дочери. Под стон плачущей матери какой-то врач установил, что смерть последовала от удушения, от прилива венозной крови к лёгким, и этим все было сказано. Следствие было закончено, разъяснения даны, и в шесть часов вечера полиция разрешила предать земле тело гризетки. Местный священник не позволил внести покойницу в церковь и отказался молиться за неё. И тогда Ида Грюже была завёрнута какой-то старой крестьянкой в саван, а затем четыре человека снесли её в грубо сколоченном сосновом гробу на кладбище, куда сопровождало её несколько любопытных крестьянок, не перестававших обсуждать эту смерть с удивлением и жалостью. Вдову Грюже заботливо удержала у себя какая-то старая дама, помешав ей принять участие в похоронах дочери. Человек, выполнявший тройные обязанности — звонаря, церковного служителя и приходского могильщика, вырыл могилу на деревенском кладбище, занимающем полдесятины позади церкви, — это хорошо всем знакомая классическая церковная постройка с четырехугольной башней под шиферной крышей, поддерживаемая снаружи грановитыми контрфорсами. Позади, за полукруглой стеной церковного клироса, находился погост, обнесённый развалившейся оградой, — поле, покрытое холмиками; там не высились мраморные гробницы, не звучали торжественные соболезнования, но зато уж каждая бороздка орошена была слезами искренней скорби — только, впрочем, не у могилы Иды Грюже. Тело её зарыли в далёком углу кладбища, поросшем репейником и высокой травой. Когда гроб был опущен в землю этого погоста, столь поэтического в своей простоте, вскоре среди сумрака наступающей ночи у ямы остался лишь могильщик. Засыпая землёй могилу, он время от времени останавливался и глядел на дорогу за оградой; на минуту, опершись на свой заступ, он засмотрелся на Сену, принёсшую ему это тело.

— Бедная девушка! — внезапно воскликнул кто-то появившийся у могилы.

— Вы меня напугали, сударь! — сказал могильщик.

— Отпевали покойницу в церкви?

— Нет, сударь. Приходский священник отказался. Она у меня — первая не из нашего прихода. Тут все между собой знакомы. А что, сударь… Эге! да его и след простыл.

Прошло ещё несколько дней, и к г-ну Демаре явился кто-то, одетый во все чёрное, и, не сказав ни слова, поставил в спальне его жены большую порфировую урну. Жюль прочёл на ней следующую надпись:

INVITE LEGE,

CONJUGI MOERENTI

EILIOLAE CINERES RESTITUIT,

AMICIS XIIJUVANTIBUS,

MORIBUNDUS PATER. [1]

— Что за человек! — воскликнул Жюль сквозь слезы. Биржевому маклеру хватило одной недели, чтобы выполнить все поручения жены и привести в порядок дела; он продал свою должность брату Мартена Фалейкса и уехал из Парижа, а полиция все ещё обсуждала, дозволительно ли гражданину распоряжаться останками своей жены.

Кому не случалось на бульварах Парижа, на перекрестке улиц или под аркадами Пале-Рояля — словом, в любом месте, куда забрасывает случай, — встречать существа, мужчину или женщину, один вид которых возбуждает в уме тысячу смутных мыслей! При виде такого создания нас сразу поражает странная внешность, свидетельствующая о бурной жизни, или любопытный общий характер его жестов, выражения лица, походки и одежды, или какой-то особенно глубокий взгляд, или еще что-то другое, не поддающееся определению, неясное для нас самих, но способное внезапно взволновать нас и потрясти. Проходит день, и другие мысли, другие парижские образы вытесняют мимолетное впечатление.