Фиеста (И восходит солнце)   ::   Хемингуэй Эрнест

Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Я дал ей закурить.

- Он выучился английскому языку, когда был официантом в Гибралтаре.

- Да.

- Кончилось тем, что он предложил мне руку и сердце.

- Серьезно?

- Конечно. А я даже за Майкла не могу выйти.

- Может быть, он думал, что станет лордом Эшли?

- Нет. Не потому. Он серьезно хотел жениться на мне. Чтобы я не могла уйти от него, говорил он. Он хотел сделать так, чтобы я никогда не могла уйти от него. Но только после того, как я стану женственной.

- Теперь тебе будет спокойнее.

- Да. Мне опять хорошо. Я с ним забыла этого несчастного Кона.

- Это хорошо.

- Знаешь, я бы осталась с ним, но я видела, что это плохо для него. Мы с ним отлично ладили.

- Если не считать твоей наружности.

- О, к этому он бы привык.

Она потушила сигарету.

- Мне, знаешь, тридцать четыре года. Не хочу я быть такой дрянью, которая занимается тем, что губит мальчишек.

- Ну конечно.

- Не хочу я этого. Мне сейчас хорошо, знаешь. Мне сейчас спокойно.

- Это хорошо.

Она отвернулась. Я подумал, что она хочет достать еще сигарету. Потом я увидел, что она плачет. Я чувствовал, как она плачет. Дрожит и плачет. Она не поднимала глаз. Я снова обнял ее.

- Не будем никогда говорить об этом. Пожалуйста, не будем никогда говорить об этом.

- Брет, дорогая моя!

- Я вернусь к Майклу. - Я крепче обнял ее, чувствуя, как она плачет. Он ужасно милый и совершенно невозможный. Он как раз такой, какой мне нужен.

Она не поднимала глаз. Я гладил ее волосы. Я чувствовал, как она дрожит.

- Не хочу я быть такой дрянью, - сказала она. - Но только, Джейк, прошу тебя, никогда не будем говорить об этом.

Мы ушли из отеля "Монтана", Когда я хотел уплатить по счету, хозяйка не взяла денег. Счет был оплачен.

- Ну ладно, пусть, - сказала Брет. - Теперь уж это неважно.

Мы взяли такси и поехали в "Палас-отель", оставили там вещи, заказали места в Южном экспрессе на тот же вечер и зашли в бар при отеле выпить коктейль. Мы сидели у стойки на высоких табуретах и смотрели, как бармен встряхивал мартини в большом никелированном миксере.

- Удивительно, как чинно и благородно бывает в баре большого отеля, сказал я.

- В наше время только бармены и жокеи еще умеют быть вежливыми.

- Каким бы вульгарным ни был отель, в баре всегда приятно.

- Странно.

- Бармены всегда очаровательны.

- Знаешь, - сказала Брет, - так оно и есть. Ему только девятнадцать лет. Поразительно, правда?

Мы чокнулись стаканами, когда они рядышком стояли на стойке. От холода они покрылись бусинками. За окном со спущенной шторой угадывался летний зной Мадрида.

- Я люблю, чтобы в коктейле была маслина, - сказал я бармену.

- Вы совершенно правы, сэр. Пожалуйста.

- Спасибо.

- Простите, что не предложил вам.

Бармен отошел подальше вдоль стойки, чтобы не слышать нашего разговора. Брет отпила из своего стакана, не поднимая его с деревянной стойки. Потом она взяла стакан в руки. Теперь, после того как она отпила глоток, она уже могла поднять его, не расплескав коктейля.

- Вкусно. Правда, приятный бар?

- Все бары приятные.

- Знаешь, сначала я просто не верила. Он родился в тысяча девятьсот пятом году. Я тогда училась в парижском пансионе. Ты подумай!

- Что ты хочешь, чтобы я подумал?

- Не ломайся. Можешь ты угостить свою даму или нет?

- Пожалуйста, еще два мартини.

- Так же, как первые, сэр?

- Было очень вкусно. - Брет улыбнулась бармену.

- Благодарю вас, мэм.

- Ну, будь здоров, - сказала Брет.

- Будь здорова!

- Знаешь, - сказала Брет, - до меня он знал только двух женщин. Он никогда ничем не интересовался, кроме боя быков.

- Еще успеет.

- Не знаю. Он думает, что главное была я сама. А не то что вообще фиеста и все такое.

- Пусть ты.

- Да. Именно я.

- Ты, кажется, не хотела больше об этом говорить.

- Как-то само собой получается.