Фигура   ::   Лесков Николай Семенович

А Сакен стоит передо мною - и мерно, в такт головою покачивает и, загиная одною рукою пальцы другой руки, вычисляет:

- В писании начитан; благородной гордости не имеет; по лицу бит; в комиссариат не хочет; в провиантские не хочет и в монахи не хочет! Но я, кажется, понял вас, почему вы не хотите в монахи: вы влюблены?

А мне только спать хочется.

- Никак нет, - говорю, - я ни в кого не влюблен. - Жениться не намерены?

- Нет.

- Отчего?

- У меня слабый характер.

- Это видно! Это сразу видно! Но что же вы застенчивы, - вы боитесь женщин... да?

- Некоторых боюсь.

- И хорошо делаете! Женщины суетны и... есть очень злые, но ведь не все женщины злы и не все обманывают.

- Я сам боюсь быть обманщиком.

- То есть... Как?.. Для чего?

- Я не надеюсь сделать женщину счастливой.

- Почему? Боитесь несходства характеров?

- Да, - говорю, - женщина может не одобрять то, что я считаю за хорошее, и наоборот.

- А вы ей докажите.

- Доказать все можно, но от этого выходят только споры и человек делается хуже, а не лучше.

- А вы и споров не любите?

- Терпеть не могу.

- Так ступайте же, мой милый, в монахи! Что же вам такое?! Ведь вам в монахах отлично будет с вашим настроением.

- Не думаю.

- Почему? Почему не думаете-то? Почему?

- Призвания нет.

- А вот вы и ошибаетесь - прощать обиды, безбрачная жизнь... это и есть монастырское призвание. А дальше что же еще остается трудное? - мяса не есть. Этого, что ли, вы боитесь? Но ведь это не так строго...

- Я мяса совсем никогда не ем.

- А зато у них прекрасные рыбы.

- Я и рыбы не ем.

- Как, и рыб не едите? Отчего?

- Мне неприятно.

- Отчего же это может быть неприятно - рыб есть?

- Должно быть, врожденное - моя мать не ела тел убитых животных и рыб тоже не ела.

- Как странно! Значит, вы так и едите одно грибное да зелень?

- Да, и молоко и яйца. Мало ли еще что можно есть!

- Ну так вы и сами себя не знаете: вы природный монах, вам даже схиму дадут. Очень рад! очень рад! Я вам сейчас дам письмо к Иннокентию!

- Да я, ваше сиятельство, не пойду в монахи!

- Нет, пойдете, - таких, которые и рыб не едят, очень мало! Вы схимник! Я сейчас напишу.

- Не извольте писать: я в монастырь жить не пойду. - Я желаю есть свой трудовой хлеб в поте своего лица.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Сакен наморщился..

- Это, - говорит, - вы библии начитались, - а вы библии-то не читайте. Это англичанам идет: они недоверки и кривотолки. Библия опасна это мирская книга. Человек с аскетическим основанием должен ее избегать.

"Фу ты господи! - думаю. - Что же это за мучитель такой!"

И говорю ему:

- Ваше сиятельство! я уже вам доложил: во мне нет никаких аскетических оснований.

- Ничего, идите и без оснований! Основания после придут; всего дороже, что у вас это врожденное: не только мяса, а и рыбы не едите. Чего вам еще!

Умолкаю! Решительно умолкаю и думаю только о том: когда же он меня от себя выпустит, чтобы я мог спать.

А он возлагает мне руки на плечи, смотрит долго в глаза и говорит:

- Милый друг! вы уже призваны, но только вам это еще непонятно!..

- Да, - отвечаю, - непонятно!

Чувствую, что мне теперь все равно, - что я вот-вот сейчас тут же, стоя, усну, - и потому инстинктивно ответил:

- Непонятно.

- Ну так помолимся, - говорит, - вместе поусерднее вот перед этим ликом. Этот образ был со мною во Франции, в Персии и на Дунае... Много раз я перед ним упадал в недоумении и когда вставал - мне было все ясно. Становитесь на ковре на колени и земной поклон... Я начинаю.

Я стал на колени и поклонился, а он зачитал умиленным голосом: "Совет превечный открывая тебе"...

А дальше я уже ничего не слыхал, а только почудилось мне, что я как дошел лбом до ковра, - так и пошел свайкой спускаться вниз, куда-то все глубже, к самому центру земли.