Гамлет на одном провинциальном театре   ::   Григорьев Апполон

Да! то или другое, ибо в этом голосе было что-то несоздавшееся: он был чист и звонок, но его ноты могли звучать и в божественной поэме, и, пожалуй, в пошлом мотиве польки... Я жадно прислушивался к этому голосу, как ко всякому откровению нераспустившейся женственной души, ловил каждый звук его, потому что каждый звук был еще неоскверненная святыня. Это смешно, может быть, - но что же делать? Я везде и всегда один и тот же, я везде и во всем вижу только женщин, слушаю только женщин, понимаю только женщин и, пожалуй, страдаю только за женщин, - везде, везде, в многолюдном ли салоне, среди ли бешеного веселья танцклассов петербургских, здесь ли, наконец, в каком-то губернском городе, меня занимает одно - судьба женщины.

А что мне в них, кажется? Они же первые были готовы обвинять меня в неограниченном самолюбии, они же первые не верили моему поклонению, моему фанатизму, они же, которых природа казалась мне всегда выше и чище грубой природы мужчины, способны были сомневаться даже в искренности моих эксцентрических понятий...

Так или почти так думал я, прислушиваясь к звукам разговора за стеною. Наконец, и думать о женщинах стало мне если не скучно, то, по крайней мере, грустно - и вероятно, заразительность любопытства дочерей Евы была причиною того, что я наконец стал вслушиваться в содержание слов.

Дело шло, сколько я мог догадаться, о том, ехать или не ехать куда-то;: дочери хотелось ехать, мать доказывала, что успеют-де наездиться и в Петербурге. Просьбы продолжались, возражения тоже.

Вошел половой.

- Кто стоит в соседнем нумере? - был мой первый вопрос.

- В соседнем-то-с? - отвечал он, почесав затылок... - Статская советница Поджогина с дочерью-с.

- Поджогина! - почти вскричал я, с удивлением услыхавши имя моих московских знакомых.

Очарование почти разлетелось. Я знал эту девочку, которой голос произвел на меня сегодня странное впечатление, похожее на щекотание; я видел ее часто в разного рода кружках, куда имел привычку ходить от скуки, живя в Москве; она была пансионерка, и притом Поджогина! Она держалась прямо, танцевала с неизменно настроенной улыбкой и с казенными фразами на устах, танцевала прекрасно - с целию найти мужа.

- Барыня-то заболела, что ль, бог ее ведает, только что с неделю позажилась здесь, - продолжал половой, и понес целую историю.

Я не слушал.

- И дался тебе этот "Гамлет", матушка, - послышался за стеною резкий голос, - уж ты и в Москве-то мне им надоела; вот дело другое - "Морской разбойник", ну, того бы я и сама еще посмотрела.

Я не знал еще, в чем дело, но слово "Гамлет" заставило меня ждать с нетерпением ответа.

- Да ведь скучно же сидеть здесь, - послышался голос дочери.

У меня отлегло от сердца... я так и ждал восклицания "ах" и "прелесть, душка Гамлет", - что расстроило бы меня на два дня с половиною. О лучше, в тысячу раз лучше эта наивная жалоба на скуку, чем наклеивание на себя вздорной сентиментальности и восхищение тем, чего не понимают! Я готов был благодарить эту девочку за ее ответ, за то, что она не взяла его целиком из какого-нибудь серобумажного романа.

- Да ведь я тебе говорю, Леночка, что вот как только приедем в Петербург, Фома Ильич достанет ложу в итальянскую оперу: он уж обещал, он человек значащий.

- Хорош ваш Фома Ильич! - отвечала дочь с ребяческою досадою.

- Бог тебя знает, кто у тебя хорош; все дурны... Эх, Леночка, говорю я тебе всегда: не плюй в колодец...

Я заткнул уши; нервы у меня очень слабы, и всякий диссонанс действует на них слишком неприятно.

Но между тем любопытство заговорило во мне, я стал опять слушать.

- Ну поедем, поедем, - послышался опять голос матери, - ты знаешь, что я с тобой не могу совладеть.

Это откровенное признание мне очень понравилось, - я порадовался за дочь.

- Так пошлите же скорее взять билет! - сказала дочь.

- Успеем еще...