Гаранфил   ::   Ахмедова Азиза

- Вот здесь сто рублей! - Сорвала с головы платок, укутала хлеб (наверное, чтоб теплым донести) и побежала к трамвайной остановке, легконогая, тоненькая. - Большое спасибо, дядя! - крикнула уже издали.

Да, да, это была она, он узнал. Похоже, забыла, не помнит. Да где ей вспомнить, она тогда не на него, на хлеб смотрела.

Прихлебывая чай, рассеянно прислушиваясь к негромкому разговору женщин, он видел только Гаранфил. Смотрел, как она ставит цветы в вазу, как закладывает за уши выбивающиеся пряди, нервно покручивает кончики длиннющих кос, как ловко и вовремя берет у Гюллибеим пустой стакан, чтоб налить свежий чай... Мягкая, кроткая. Глаз у него наметанный. Из такой как из теста - лепи что хочешь. Украшением дома будет...

Он вдруг поймал ее взгляд и похолодел - она смотрела на его спину. Вжался в стул, пряча горб, расстегнул пиджак.

- Жарковато у вас. Нам, пожалуй, пора. Хозяева, наверное устали.

Бильгеис посмотрела на дочь.

- Нет, нет, мы не устали, - тихо сказала Гаранфил. - Посидите. Налить вам еще стаканчик?

- Пожалуйста. Вы так вкусно умеете заваривать чай.

"Ты будешь заваривать мне чай до конца моей жизни. Только бы... Только бы не случилось так, чтоб пришлось мне, не дай бог, пожалеть".

* * *

Но пожалеть ему ни о чем не пришлось.

Он убедился в мудрости сделанного выбора вскоре после свадьбы. Гаранфил с первых же дней, как говорится, была у него на ладони, и, осторожно сгибая-разжимая пальцы, Магеррам будто из мякиша лепил податливый характер своей жены. В первые дни она еще говорила о вечерней школе, о работе.

"Женщина не должна работать. Люди скажут: "Магеррам не может прокормить жену. Подумай сама".

Она думала, но за красивым ее лбом все ленивей ворочались мысли, отвлекал свой трехкомнатный дом с пристройками, садом, где она развела цветочные клумбы, небольшой загон для кур.

После рождения второй дочери Гаранфил взбунтовалась - хватит детей. Руки отнимаются, света не вижу с пеленками, кормлением.

"Дети - опора семьи, - подумав, возразил Магеррам. - Чем больше детей, тем крепче семья. Вот ты была одна, разве хорошо? Ни брата, ни сестры. Мать дня без тебя не может. А знаешь что? Вот появится третий, скажи, пусть к нам перебирается. Что ей одной в пустых комнатах?.."

И снова подумала, повздыхала Гаранфил, подивилась рассудительности мужа - прав Магеррам. Разве не завидовала она подружкам, у кого по нескольку братьев и сестер?.. Ей даже легче жить стало, постепенно привыкая к исключительному праву Магеррама решать за двоих.

"Женщина всюду должна ходить только с мужем", - изрекал Магеррам, и жена все реже выбиралась за пределы высокого каменного забора.

"У женщины не должно быть подруг или знакомых на стороне. Я советую тебе... Знаешь, люди любопытны, завистливы. Зачем нам чужие глаза в доме?"

Гаранфил и сама не заметила, как растеряла всех школьных подруг, даже ту, единственную, которой поверяла все свои секреты; Марьям уже кончает педагогический. Когда-то вместе мечтали учить детей. Вспомнив об этом, Гаранфил подходила к книжной полке, вяло перебирала стопку книг, захваченных из дома. Что-то обидное шевелилось в душе... Вот уже почти год, как ни разу не позвонила Марьям, не спросила - как она? Кого родила? Что нового? Выходит, и тут прав Магеррам. Никого ближе него не осталось рядом. Что Марьям? Ни мужа, ни детей. Ей не понять семейной жизни, да и Гаранфил уже в последние встречи было не очень-то интересно с ней.

Так и жила Гаранфил, как в приятной полудреме, не утруждая себя ни сомнениями, ни желанием как-то изменить жизнь. Все решал Магеррам. Под крылом Бильгеис подрастали уже четверо внучат, особых хлопот дети не доставляли Гаранфил. Мать купала их, стирала пеленки, подносила к ее груди, крутилась как белка в колесе.