Гаспар из тьмы. Фантазии в манере Рембрандта и Калло   ::   Бертран Алоизиюс

А из мрачного склепа святого Бениня [107] , куда я поставлю тебя, прислонив к стене, ты на досуге вдоволь наслушаешься, как плачут младенцы в преддвериях рая.



XXII. Дурачок

Старинный каролус был с ним,

Монета с агнцем золотым. [108]



Из рукописей Королевской библиотеки



Луна расчесывала свои кудри гребешком из черного дерева, осыпая холмы, долины и леса целым дождем светлячков.

* * *



Гном Скарбо, сокровища которого неисчислимы, под скрип флюгера разбрасывал у меня на

крыше дукаты и флорины; монеты мерно подпрыгивали, и фальшивыми уже была усеяна вся улица.

Как ухмыльнулся при этом зрелище дурачок, который каждую ночь бродит по безлюдному городу, обратив один глаз на луну! А другой-то у него выколот!

– Плевать мне на луну, – ворчал он, подбирая дьявольские кругляки, – куплю себе позорный столб и буду возле него греться на солнышке.

А луна по-прежнему сияла в небесах; теперь она укладывалась спать, а у меня в подвале Скарбо тайком чеканил на станке дукаты и флорины.

Тем временем заблудившаяся в ночных потемках улитка, выпустив два рожка, искала дорогу на сверкающих стеклах моего окна.



XXIII. Карлик

–  Ты? Верхом?

–  А что ж, я в поместье Линлитгоу [109]

частенько скакал на борзых.



Шотландская баллада



Я поймал, сидя в постели, бабочку, притаившуюся за темным пологом; ее породили то ли луч лунного света, то ли капелька росы.

Трепещущая крошка, стараясь высвободить крылышки из моих пальцев, откупалась от меня благоуханием!

Вдруг скиталица улетела, оставив у меня на коленях – о мерзость! – отвратительную, чудовищную личинку с человечьей головой!

«Где душа твоя, я ее оседлаю! – Душа моя – кобылка, охромевшая от дневных трудов; теперь она отдыхает на золотистой подстилке сновидений».

А душа моя в ужасе понеслась сквозь синеватую паутину сумерек, поверх темных горизонтов, изрезанных темными колокольнями готических церквей.

Карлик же, вцепившись в ржущую беглянку, катался в ее белой гриве, как веретено в пучке кудели [110] .



XXIV. Лунный свет [111]

Вы, спящие в домах, проснитесь

Да за усопших помолитесь!



Возглас ночного дозорного



О как сладостно ночью, когда на колокольне бьют часы, любоваться луной, у которой нос вроде медного гроша!

* * *



Двое прокаженных стенали у меня под окном, пес выл на перекрестке, а в очаге что-то еле слышно вещал сверчок.

Но вскоре слух мой перестал улавливать что-либо, кроме глубокого безмолвия. Услышав, как Жакмар колотит жену, прокаженные укрылись в своих конурах.

При виде стражников с копьями, одуревших от дождя и продрогших на ветру, пес в испуге убежал в переулок.

А сверчок уснул, едва только последняя искорка погасила свой последний огонек в золе очага.

Мне же казалось – такая уж причудница лихорадка, – что луна, набелив лицо, показывает мне язык [112] , высунутый как у висельника.



XXV. Хоровод под колоколом

Посвящается живописцу Луи Буланже [113]

То было приземистое, почти квадратное сооружение среди развалин, главная башня которого, с еще сохранившимися часами, высилась над всей округой.



Фенимор Купер



Двенадцать колдунов водили хоровод под большим колоколом храма святого Иоанна [114] . Они один за другим накликали грозу, и я, зарывшись в постель, с ужасом слышал двенадцать голосов, один за другим доносившихся до меня сквозь тьму.

Тут месяц поспешил скрыться за тучей, и дождь с перемежавшимися молниями и порывами ветра забарабанил по моему окну, в то время как флюгера курлыкали, словно журавли, застигнутые в лесу, ненастьем.

У моей лютни, висевшей на стене, лопнула струна; щегол в клетке стал бить крылышками; какой-то любознательный дух перевернул страницу «Романа о Розе» [115] , дремавшего на моем письменном столе.

Вдруг над храмом святого Иоанна сверкнула молния.