Георгий Скорина   ::   Садкович Николай Федорович

Но стража и слуги частью были смяты ворвавшейся толпой, частью успели скрыться.

Оставшись один, Иоганн бросился во двор к маленькой винтовой лестнице, спускавшейся в тайный подземный ход. Этим ходом только что успел спастись воевода.

Вдруг дорогу немцу преградил человек с зажженным факелом. Рейхенберг отпрянул.

– Приветствую ясновельможного коллегу! – сказал Кривуш насмешливо. – Пан куда-то торопится? Жаль…

– Прочь! – крикнул Иоганн, выхватив шпагу.

Кривуш ткнул факелом ему в лицо. Немец взвыл, закрывая ладонями глаза. Шпага зазвенела на камнях двора. Кривуш быстро ступил на нее.

– Спешить некуда, друг, – сказал он со зловещей усмешкой. – Наконец привел бог побеседовать по душам!

Николай нагнулся, чтобы поднять шпагу. Быстрым рывком Рейхенберг выхватил из-за пояса охотничий нож и ударил Кривуша в спину. Кривуш пошатнулся, но устоял. Выпрямившись и швырнув факел в сторону, он обеими руками схватил немца за горло. Они свалились в открытую дверь потайного хода и покатились вниз по ступеням винтовой лестницы.

Борьба продолжалась недолго. Пальцы Кривуша впились в горло врага. Иоганн захрипел, судорога пробежала по всему его телу, больше он не сопротивлялся. Пальцы Кривуша не разжимались.

В глубине темного хода, на узкой площадке маленькой винтовой лестницы, долго никем не обнаруженные, лежали в смертельных объятиях два тела: рыцарь Иоганн фон Рейхенберг, проклятый народом Литвы и Польши, и веселый поэт, забияка и богохульник – Николай Кривуш из Тарнува.

* * *



Наступил день, а пожар не унимался.

Ветер гнал к городу песчаные смерчи. Солнце едва пробивалось сквозь тучи дыма и пыли. Горели городские стены, и пламя, распространяясь к югу и востоку, уже охватило торговую пристань. Занялись склады пеньки, бочки со смолой, штабеля досок.

Люди, успевшие выбраться из города, толпились в рыбачьей слободе, глядя на страшное зрелище гибели родного города. До конца своей жизни запомнили они этот ужасный летний день 1530 года.

На отмели, у рыбачьего баркаса, окруженный тесным кольцом друзей, стоял Скорина, рядом с ним была Маргарита с младенцем Сымоном на руках.

Не было Кривуша. Никто не знал, где он, никто не видел его в толпе, когда бросились громить замок.

– Где же Гинек? – спросил Георгий.

– Гинек погиб… – сказала Маргарита, глотая слезы. – Он бросился спасать твои бумаги, Франек, и не успел выскочить из горящего дома.

Подбежал Богдан Онкович.

– Надо спешить, Францишек! – почти приказал он, оглядываясь в сторону города.

Георгий стоял недвижно.

– Нечего толковать, – ласково заговорил Якуб Бабич. – Нельзя здесь оставаться… Они не простят Скорине этой ночи.

– Даст бог, свидимся! – сказал Богдан.

Они помогли Маргарите с ребенком сесть в баркас. Георгий молча обнял каждого и, перешагнув через борт, остался стоять.

Гребцы столкнули баркас и прыгнули на ходу.

Все дальше и дальше уплывал баркас, и люди на берегу глядели ему вслед.

Георгий все еще стоял, сухими глазами озирая окутанную дымом землю. Баркас приблизился к излучине реки, и здесь клубы дыма, несшиеся от горящего леса, закрыли его.

В тот же день два странника подошли к восточной стене города. Странники были одеты в платья, какие носили посадские люди Московской Руси. За плечами их были котомки. Молча смотрели они на расстилавшийся перед ними догорающий город. Потом медленно побрели к реке, где толпились люди. Старший из странников обратился к пожилому мужчине:

– Не знает ли добрый человек, где тут найти доктора Францишка Скорину и что сталось с его печатней?

– Нет уже ни печатни, ни самого Скорины, – ответил спрошенный и досадливо отвернулся.

– А по какому делу тебе Скорина надобен? – Богдан Онкович, проходивший мимо, подозрительно оглядел странников.