Глеб   ::   Алексеев Иван

Присвоение пола выразилось в награждении нового товарища именем, известным, впрочем, одному лишь Глебу, красноречивому только в мыслях. Друга он назвал Адамом.

Одарив Глеба множеством знаков внимания, ввергших недавнего изгоя в пучину безмятежности и счастья, Адам пригласил его к себе домой. Гнездо Адама пряталось в чаще, где несколько деревьев прижимались друг к другу необычайно близко. Гнездо отличалось от найденного Глебом поутру, и он догадался, что злюка был вовсе и не Адам. Густонаселенность здешних мест обрадовала его, зарядила надеждой, предвкушением новых встреч.

Внутреннее убранство гнезда с однозначностью элементарного подчеркивало жизнелюбие, открытость и неординарность Адама. Стены украшали затейливые гирлянды из высушенных синих шариков. Шарики в сушеном виде покрылись желтым налетом всевозможных оттенков, чем не приеменул воспользоваться декоратор. По полу вился узор, любовно составленный из красных и белых камушков, обрамлявший постель - стопку одеял, аккуратно вырезанных из верхушек деревьев. Тут же выстроился ряд разноцветных горок - кучек спиралек, рассортированных по вкусам, запахам и цветам.

Глеб с Адамом, не разводя церемоний, улеглись, закинули крылья за головы и, набрав полные горсти спиралек, приступили к созерцанию искаженного входной пленкой неба, а также лузганию затвердевшего лакомства. Время от времени то один, то другой напрягал глотку и наслаждался нюансами звука, радуясь каждой новой нотке.

"Вот оно счастье, - мысли, теплые, словно ватные облака, неспешно текли в голове Глеба. - Видно, я попал в рай. Где еще можно так бездумно валяться, набивать желудок, знать, что любую заботу можно разделить с другом".

Небо же углубилось в собственную непостижимую жизнь. Вяло менялось, то темнея, то светлея, присыпая глаза вязкой пудрой дремоты.

Громовой рев, перемежавшийся визгом шариков, вернул души из путешествий по снам. Глеб собрался было поглазеть на величественных животных, но Адам остановил его, схватил за ногу. Лицо и жесты друга источали волнение. Беспокойство передалось и Глебу. Они замерли, прислушались. Один из гигантов подошел совсем близко: вопли шариков оглушали. Каждый шаг великана сотрясал гнездо, где вцепились друг в друга объятые ужасом крохотные создания. Вот он взревел и побежал, отчего гнездо чуть было не опрокинулось. Вместе с ним бросилось наутек и все стадо. Адам с Глебом не выдержали такого тарарама: оглохли и очумели.

Когда слух и рассудок заняли свои привычные места в организмах, все вокруг звенело тишиной. Здешних слонов простыл и след, а раненые шарики либо уже поумирали, либо свыклись с болью и замолкли. Казалось, что опасность миновала. Но мышцы Адама напряглись еще сильнее, ожидая иной беды. Он не боялся тяжелой ступни, иначе бы переждал шумную пастьбу, паря в небе.

Глеб догадывался о причинах страха его и страшился сам. Он доверял опыту товарища, не думал предложить собственную версию спасения, хотя и недоумевал: почему Адам не взлетает в поднебесье, куда не способны подняться тонкокрылые мясоеды? Уже потом он догадался, что ни Адам, ни его сородичи, не знавшие, в отличие от самого Глеба, разреженного воздуха, прижимались к земле некоей фобией, а скорее всего обладали хилой мускулатурой, как, впрочем, и летающие зубы. Полчаса спустя Адам успокоился, но предусмотрительно предпочел прогулке бездельное времяпрепровождение в постели. Глеба он, однако, больше не удерживал.

Глеб кувыркался, радуясь легкости полета, упиваясь послушанием тела едва ли не каждой мысли. Лазурь неба перемежалась в мелькании с синеватой зеленью леса. И вдруг, как вчера, неожиданно и стремительно все кругом расцвело. Мириады спиралек всплыли к небесам: испить свежести воздуха, подкрепиться солнечным светом, а также попасть на зубок иным гурманам.