Город Палачей   ::   Буйда Юрий

И все потянутся - сюда, вспоминая, выдумывая и складывая историю о крылатой красавице и жестоком брабантском палаче, о сердце царевича Алексея, спрятанном в бескрайних подземельях Африки и готовом в любой миг прорасти великим русским бунтом, о холме, вымощенном пушечными ядрами, и вялокипящем небе над флюгерами, о пушках, набитых жемчугами и золотом, об отчаянном Феликсе Бохе, ловившем зубами пущенную из пистолета пулю, и несчастных возлюбленных - о Дашеньке и сумасшедшем Ипатьеве, встретившихся, может быть, в несуществующей, но вечной двадцать первой комнате, о толстогубом окуне-американце и Золотой Вдове с жемчужными зубами и глазами, изготовленными лучшими ювелирами Берлина и Пекина, о Великом Бохе, скормившем свиньям бандитов и не успевшем построить Вавилонскую башню, потому что так и не понял, ради чего все это затеял и зачем жил, и его унес тюремный цеппелин, и о карликах, и о невидимых кровожадных псах, о Меконге и Каролине Эркель, об Антиное и Миссис Писсис, о Муром и Малине, зеленом Августе и Скарлатине фон Бисмарк, о Ксаверии Подлупаеве и капитане Бохе, о Четверяге, которому с каждым годом приходилось тратить все больше басмы, чтобы его сивые кони выглядели как черти из преисподней, о Петроме Ивановиче и четырехгрудой Линде, о Катерине Блин Четверяго и тете Брысе в белых носочках и с медным змеем в заднице, о палачах со скрипкой и топорами, о крематории и Хайдарабаде, о тех, кого давно нету на этом свете, ибо ему они предпочли иной свет, но - свет, свет! - обо всем том, что вот уже который век связывает этих людей воедино, не позволяя распадаться на тварей бродящих и летучих, но этой связью не должна, не может быть живая женщина, сжавшаяся от холода и отчаянья в серебряном саркофаге, потому что она лишь одна из них, единственная, но не одинокая. Он не должен допустить этого. Потому что он любит ее, а она поклялась любить его вечно. Вот и наступила вечность. Пора. Конечно, он все переиначит и все расскажет заново, на этот раз, быть может, получится удачнее, хотя даже Богу это неведомо - уж тут Он сам во власти человека, - но это потом, после всего, что он сейчас сделает, чтобы хоть кто-нибудь да вышел к тем людям, которые мокнут под дождем наверху. Только и всего. Люди, ждущие под дождем. Свидетели. Гавана, так и позабывшая о своих домашних туфлях с надписью на стельке Rose of Harem, сухой шелест крошечных колокольчиков в такт шагам (но псы его не в счет, он сам говорил, и еще надо бы понять, с какого боку припекся тут приблудный Достоевский, напоминавший кого-то Гизе, но вот кого - не могла вспомнить), и дрожащие под мелким дождем слонята, очень маленькие слонята, чьи уши похожи на чайные ложечки, и самый маленький слоненок, вдруг сообразила упорно считавшая вся и всех Гиза Дизель, оказался пять тысяч сороковым (в число живых существ она, разумеется, включила и свою отросшую ногу, которую пеленала в шелк и обувала в ботинок с бантиками вместо шнурков - хоть на выставку) - пять тысяч сороковым, отважно присоединившим Хайдарабад, пахнущий розами и жаркой глиной, к Городу Палачей, не существующему на картах мира, но и на картах войны тоже.

Спохватился: камень. Выплюнул в ладонь камень, согревшийся за щекой. Иногда камень к утру темнел. На этот раз голыш не изменил цвета.

Он не станет ей ничего объяснять. В Городе Палачей еще никто не выигрывал в лотерею. Но на этот раз пусть решит жребий.

Он открыл саркофаг. Обнаженная Ханна, вытянувшись с севера на запад, лежала на подстилке из сухих водорослей с револьвером Кольта в правой руке. На груди ее покоился прозрачный шарик с безостановочно вращающимся обручальным колечком. Конечно, она была жива. Он и не сомневался в этом. Она медленно открыла глаза. Она увидела его. От нее пахло леденцами. На этом его уверенность в чем бы то ни было кончилась.

Он вдруг почувствовал, что ноги у него замерзли. Почему он спустился сюда босиком? Впрочем, и она без одежды. Просто ей чуть-чуть легче: спящие не бывают голыми.

- Это я, Бох, - сказал он наконец онемевшими губами. - Просыпайся, Ханна. Наступила вечность - пора жить..

И, зажмурившись до боли и искр в глазах, склонился к ней - в ожидании выстрела или поцелуя.

Эпилог

Аз, первое слово, первая фраза, и вот история потекла, и история становится историей, осталось лишь не мешать ей добраться до финала...

Так было издавна. Так и будет. Хотя бы потому, что финала не бывает ни у истории, ни у историй, поэтому всегда остается шанс начать все сначала пусть и без какой бы то ни было надежды на успех. Да и о каком тут успехе может идти речь? Ведь люди говорят не о победах или поражениях, но лишь о жизни, смерти и любви, а это важнее триумфов или крушений.