Гостиница У картечи   ::   Перуц Лео

Хозяин столовой принес для своей старшей котенка с розовым бантиком на шее, она называет его Плутишкой и не знает, откуда он взялся. Согласно приказу в среду батальон отправляется на полевые занятия. Это для вас нечто новое, вольноопределяющийся; вы ведь еще ни разу не стреляли по движущимся мишеням?

Издалека, со стороны полей, через распахнутые окна доносилась музыка шарманщика. Он играл мелодию народной песни "Андулько, деточка моя". Славная песня, эта "Андулько", с ее регулярными переходами от застенчивого "она" к восторженному "ты".

Андулько, деточка моя,

Она милее всех.

Андулько, девочка моя,

Я так тебя люблю!

Затем происходит внезапная смена ритма:

Но люди мне не разрешают

К тебе ходить, к тебе ходить.

Мне, бедному, не позволяют

Тебя любить, тебя любить.

Эта мелодия навсегда останется для меня неразрывно связанной с тем весенним днем. Ибо когда я поднялся с дивана, прислушиваясь к се звукам, мой взгляд неожиданно упал на снимок, стоявший на столе фельдфебеля.

Это была фотография в рамке из красного дерева, и на ней были изображены фельдфебель Хвастек в форме лейтенанта, рядом с ним очень красивая стройная девушка в летнем платье, а за ними краешек, как мне показалось, Хальштеттер-Зе.

У меня сильно екнуло сердце, так как я узнал девушку на фотоснимке: в раннем детстве я часто встречал ее на теннисном корте возле Бельведера, куда ходил вместе со своей старшей сестрой. Я не видел ее уже много лет, но часто вспоминал о ней и поэтому сразу узнал ее. И меня, глупого восемнадцатилетнего мальчика, внезапно обуяла нелепая ревнивая ненависть к фельдфебелю - за то, что на этой фотографии он стоял в великолепном лейтенантском мундире рядом с девушкой, держа одну руку на эфесе своей сабли, а другою едва не касаясь ее руки, Я завидовал ему из-за всего: из-за девушки, из-за лейтенантских звездочек, из-за чудесного летнего дня, даже из-за озера - было ли это Хальштеттер-Зе или какое-то другое. Я не мог оторвать взгляда от снимка; меня захлестнули воспоминания о тех давно минувших днях, мне припомнилось много мелких и незначительных эпизодов: то, как однажды я видел ее перепрыгивающей через лужу, как во время ливня я предложил ей свой зонт - в тот день на ней был широкий берет василькового цвета с прикрепленным к нему длинным пером. И еще я вспомнил, как однажды она провожала мою сестру до дома, как она дошла с нами до самого подъезда и даже, наверное, поднялась бы к нам в квартиру, если бы не было так поздно. А по дороге она разговаривала не только с сестрой, но и со мной, мы беседовали о Шиллере и его "Телле", который как раз в те дни шел в Национальном театре, - впрочем, возможно, что моя память меня обманула, и это была совсем другая девушка.

Я продолжал смотреть на фотографию, а издалека по-прежнему доносилась мелодия песни "Андулько, деточка моя". И пока я так стоял, мне внезапно пришла в голову озорная мысль. У меня в бумажнике лежала моя собственная фотография, снимок кабинетного формата. Я тайком достал его и вставил в рамку, так что он полностью закрыл изображение фельдфебеля. Затем я отступил на шаг и испытал ликующее чувство: теперь уже я, а не он, стоял рядом с девушкой, совсем рядом, едва не касаясь ее рукой, и ее лицо было полуобернуто к моему. Ее губы были чуть приоткрыты, как будто она беседовала со мной вполголоса, хотя бы о том же Шиллере. И мне представилось, что мы идем рука об руку по Водной улице, в сумерках, как в тот раз, и беседуем о театре и постановке "Телля".