Государевы ямщики   ::   Короленко Владимир Галактионович

- Где возьмешь?

- У вас...

- Дорогой чем девку кормить станешь?

- Хлебом.

- Где возьмешь?

- Вы дадите... Пуд муки и кирпич чаю!..

Среди ямщиков послышался негодующий говор. К камельку протискался между тем Микеша, и мне с моего места было видно его заинтересованное лицо. Черные глаза переходили с мрачной фигуры Островского на почтенного станочного патриарха.

Тот покачал головой. Островский посмотрел на него, усмехнулся и сказал:

- Ну, говори, старый хрыч!

- Буду говорить, - сказал старик. - Я, старый человек, могу тебе сказать. А ты, молодой, послушай. У тебя, Матвей, изба была ведь?

- Была.

- Что ты с нею сделал?

- Спалил, чтоб собакам якутам не досталась.

- Твое дело. У тебя добро тоже было... Где оно?

- С дымом улетело.

- Пошто с дымом пустил? Огонь съел, спасибо не сказал. Мы тебе соседи. Пришел бы к нам... Возьмите, дескать, что осталось. Сбруя, телега, два хомута, дуга хорошая, стол, четыре лавки... Вот и добро было бы. Ты бы до нас, мы до тебя...

- Не надо! Все спалил, чтоб и вам не досталось.

- Ну, спалил, твое дело. Зачем теперь к нам пришел?

Островский посмотрел на старика прищурившись.

- Ты не знаешь, зачем я пришел?.. Сосчитаться с вами пришел. Давайте лодку, давайте хлеба... Дешево прошу... Смотрите, не обошлось бы дороже...

- Иди, у огня проси... - ответил старик, сердито стукнув клюкой. - Огню все отдал, у него и проси. Нам не давал, как теперь просишь? Негодяй!

Эта ясная логика и твердый тон пришлись, очевидно, по вкусу ямщикам. По всей избе пошел одобрительный говор. Но Островский только сверкнул глазами и с внезапной яростью ударил кочергой по дровам. Пук искр метнулся в трубу камелька... Ямщики дрогнули; ближайшие попятились.

Девочка, разбуженная резким движением, проснулась и села на скамье. Островский не обратил на нее внимания.

- Вот так, - сказал он с дикой энергией, - пошло все мое добро... Видели, как хорошо горело вчера ночью?

Он повернулся и посмотрел на замолкшую толпу ямщиков упорным и злым взглядом.

- Своего не пожалел... Думаете - ваше пожалею?

В толпе опять послышался ропот. Микеша тяжело перевел дух.

- Нас, смотри-ка, много, - сказал сзади чей-то задорный голос.

Островский посмотрел туда и отвернулся опять к огню.

- Убейте, - сказал он спокойно. - И меня, и девку... Мне все одно. А не убьете, - давайте хлеба, давайте лодку... И с парусом...

- Еще с парусом ему!.. - зароптали ямщики.

Старик стукнул палкой об пол и, когда водворилось молчание, сказал:

- Слушай, Матвей. Я тебе еще скажу слово, ты послушай.

- Говори, мне все одно, что ветер.

- Ты сюда за что прислан?.. За веру?

- Забыл, - угрюмо ответил Островский.

- В господа бога веруешь? - торжественно сказал станочный патриарх, глядя ему в лицо.

- Не знаю, - ответил Островский и вдруг поднялся со скамьи. Ямщики шарахнулись прочь, тесня друг друга. - Слушай, - сказал Островский, отчеканивая слова. - Слушай и ты меня, старая со-ба-ка...

- А-ха! - охнул внезапно Микеша при этом тяжком оскорблении станочного патриарха. Ямщики смолкли. Несколько мгновений слышно было только легкое потрескивание огня в камельке.

- Помнишь ты, - продолжал Островский, - как я в первый раз приходил к тебе с женой, как я кланялся твоим седым волосам, просил у тебя совета?.. А-а! ты это позабыл, а о боге напоминаешь... Собака ты лукавая, все вы собаки! - крикнул он почти в исступлении, отмахнувшись от девочки, которая, не понимая, что тут происходит, потянулась к отцу. - Вы - дерево лесное!.. И сторона ваша проклятая, и земля, и небо, и звезды, и...

Он остановился, и в потемневшей избушке опять водворилось молчание, полное тяжелой подавленности и испуга... Островский опустился на скамью, тяжело переводя дыхание, с искаженным, почти неузнаваемым лицом...