Июльское утро   ::   Былинский Валерий

2

Впервые брат перестал видеть во мне только объект для своих игр и развлечений, когда мне было лет семь и мы в летний день сидели на кухне друг против друга и ели вишню. Вадим, откинувшись на стуле, стрелял косточками в окно. По радио звучала музыка. - Ладно,- громко сказал брат,- так уж и быть, скажу тебе, где тайник Флинта, но с одним условием. Тайником Флинта служило потайное место у нас в доме, где Вадим или я что-нибудь прятали: деньги, жевательные резинки, конфеты, апельсины, марки, значки. У каждого из нас был свой тайник, и, если он открывался, нужно было сделать новый. Раз в месяц брат придумал устраивать "Дни сокровищ", когда в поисках спрятанных предметов мы переворачивали весь дом, причем Вадим чаще всего находил спрятанное мной, а я - почти никогда. Неделю назад брат показал мне новенький компас на кожаном ремешке, покрутил им в воздухе и спрятал. Я думал об этом компасе и днем, и ночью, так как третий раз посмотрел фильм "Остров сокровищ". Я видел компас во сне: я в пиратской одежде на деревянной лодке посреди океана, и в руках у меня только этот компас, который разросся в моем воображении до настоящего, позеленевшего от времени компаЂса. Я пересмотрел все щели и закоулки в нашей квартире, а брат только посмеивался. И тут мне представилась возможность завладеть сокровищем. - Скажешь, что это за музыка,- брат кивнул в сторону радио,- скажу, где компас. Я задумался, с каждым усилием чувствуя, что безнадежность погружает меня в темноту, где одна за другой вспыхнули точки света,- они как кометы, пробили мое черное поле - территорию страха и детства,- и одна точка вырвалась вперед. - Полонез Огинского!- тихо воскликнул я. Брат разжал кулак и ссыпал горсть вишневых косточек в тарелку. - Верно,- кивнул он, и я увидел в его глазах прежнюю скуку. С тех пор это и началось: как только пятна света выносили меня вперед, его разум и воображение шагали дальше, в какие-то нечеловеческие страны. Брат вышел из кухни, но я догнал его. - Где же тайник Флинта? Он посмотрел на меня сверху вниз - большой, высокий, сильный, с блуждающим пятном пустоты в глазах - и вытащил компас из кармана брюк. - Держи, Влерик,- сказал он, улыбаясь куда-то в сторону,- все тайники уже разрыты. Моей второй страстью, привитой, конечно, Вадимом, стало сочинительство. Тогда еще не наступило время, когда брат бросит свои тетрадки на диване или письменном столе - на виду у всех. Я еще не знал, что он писал и пишет, сочиняет стихи, бесконечные обрывки рассказов и повестей, но импульс желания, блуждая в его крови, в конце концов по невидимым, тайным сосудам влился в мою - маленькую, жидкую, но того же цвета. Я скрывался в своей комнате и дрожащей от восторга рукой писал главы обширного романа "Материк в огне". Это случилось осенью, когда я перешел из первого класса во второй. Роман включал в себя историю двух выдуманных стран. Книга начиналась так: "Недалеко от Африки есть две страны: Урия и Гипия. Однажды урии захотели напасть на гипов..." Названия стран тоже влил в меня брат: как-то раз я услышал, как он говорил кому-то из друзей в своей комнате: "Урия Гип... Ты когда-нибудь слышал, что такое Урия Гип?" Уже начав писать, я сразу понял, что тайна скоро раскроется. Мне было заранее безнадежно ясно, что если выведенный под именем Урии дух моего брата начинает борьбу с Гипом, то есть со мной, то ничто не способно скрыть этот бой от главного вдохновителя, от того, кто создал этот мир,- от Вадима. Брат не прилагал никаких усилий, чтобы раскрыть тайну, он редко заглядывал ко мне в комнату, он не думал всерьез ни о ком, кроме себя, но его жестокой, скучающей натуре требовались игра, развлечение, и он всегда точно и спокойно знал, что моя тайная жизнь никуда от него не скроется.