Имя для птицы или Чаепитие на жёлтой веранде   ::   Шефнер Вадим Сергеевич

У нас запаса топливного не имелось, и мать выразила беспокойство, что после наводнения дрова сильно вздорожают.

Бабушке в связи с дровами вспомнилось смешное: один наш родственник, кавалергард, большой картежник, скандалист и любитель странных шуток, однажды явился в офицерское собрание на костюмированный бал одетым в виде печки; по залу разгуливала круглая печка, а на дверце ее была надпись: «Прошу не открывать». Одна высокопоставленная дама, заинтригованная надписью, отворила дверцу и увидела голую заднюю часть тела. Вышел большой скандал, дошло до государя, но у нашего родственника при дворе была рука, да и вообще ему везло, он отделался тремя сутками гауптвахты. На другой подобный же бал он пришел, загримировавшись под продавца сладостей; сновал среди танцующих масок с лоточком и всем бесплатно «продавал» конфеты. Конфеты как конфеты, вкусные, но в них было добавлено сильно действующее слабительное, и вскоре у ватерклозетов образовались хвосты. Эта выходка тоже сошла ему с рук, все окончилось домашним арестом. За флотскими офицерами тоже водились грешки, но подобных эскапад за ними не числилось, «и вообще у нас в Кронштадте порядка было больше», – завершила свое сообщение бабушка. Лучшую часть своей жизни она провела в Кронштадте и все кронштадтское ставила выше петербургского, а все морское – выше сухопутного.

Вскоре меня погнали спать, милостиво дозволив не умываться: водопровод не действует, и хоть у нас есть запас воды, но кто знает, когда еще она пойдет по трубам. Темным, уже хорошо изученным коридором я тихо прошел в нашу комнату, где давно спала моя сестра. Прежде чем улечься в постель, я заглянул в окно. Кое-какие окна в домах через улицу светились неярким, желтоватым, не городским светом, и отсветы падали на воду; она стояла спокойно, по ней шла только мелкая рябь, ветер утих. В этом спокойствии воды было что-то страшноватое, казалось, она решила остаться в городе навсегда. Улегшись, я, прежде чем уснуть, стал размышлять о том, что будет завтра, а также о загадочном, противоречивом факте: именно потому, что весь Васин остров залило, я сегодня смог лечь, не умывшись.

Пока я спал, Нева вернулась в свое русло. Ранним утром мы с братом отправились на набережную. День стоял безветренный, безоблачный (или малооблачный?). Булыжины еще не просохли, на них осталось много мокрого сора; лежал он не сплошь, а через интервалы, полосами поперек мостовой; можно было понять, что вода уходила как бы толчками, отступала поэтапно. Там и сям на улице валялись разнообразные и неожиданные вещи и предметы: сломанная табуретка, лист кровельного железа, дохлая крыса, стебло от деревянной поварешки, рваный сапог, пустая бочка.

Стекла во многих витринах и окнах первых этажей были выбиты волнами. Во всех подвалах, в подвальных магазинах, магазинчиках и мастерских стояла вода. Проходя мимо подворотен и заглядывая во дворы, мы видели стоящие там диваны, кровати, шкафы, сундуки, столы, стулья; на веревках висели пальто и иная одежда: это жители первых этажей вытащили на просушку свой домашний скарб.

Выйдя на набережную, мы пошли в сторону Университета. Напротив Кадетского корпуса, прямо на мостовой, поперек трамвайных путей, лежал на боку буксирный пароход. Невдалеке от него на сушу выбросило большую деревянную баржу. Нева текла спокойно, но вся ее поверхность была вымощена поленьями разных размеров, досками, бревнами, шестигранными уличными торцами. В этом потоке виднелись неожиданные вкрапления: вырванное с корнем дерево, собачья будка, стена дощатого домишки, руль от баржи, стол, разбитая лодка. Деревянный покров реки местами был столь плотен, что мне на миг захотелось перебежать по нему на другой берег, не замочив ног.