Имя его неизвестно   ::   Автомонов Павло Федорович

А рядом – вспотевшие, в ватниках и шинелях – солдаты подталкивали плечами машины, вместе с лошадьми тянули возы и на собственных руках выносили из ухабов и воронок пушки.

Порой появлялись самолеты. И тогда на дорогах взрывалось, стреляло, выло, ревело, швыряло пламенем. Но как только бой с бомбардировщиками затихал, возы, машины, люди снова трогались в путь – на восток и север. А ручейки, теперь уже разбавленные кровью, бежали, как и раньше, к Ворскле и ее притокам, на запад и юг.

К вечеру, пересекши старинный Муравский шлях, за горизонтом исчез последний обоз.

И стало тихо, необычайно тихо в селах, в бурьяне, в безлистном молодняке. Ни человеческих голосов, ни выстрелов. Словно и сама война в обнимку с мартовским ветром умчалась куда-то вслед за ушедшими частями.

Тишина… Пятерым разведчикам, оставленным здесь советским командованием, в эти минуты казалось, что они теперь одни во всем этом краю. Совсем одни.

Два лейтенанта и три сержанта, переодетые в чужие серо-зеленые шинели и фуражки с большими козырьками, стояли на обочине дороги и смотрели погрустневшими глазами уже не вслед своим отступавшим войскам, а на заходившее солнце. Вскоре исчезло и оно, багряное, огромное, осветив заревом весь западный небосклон.

Нет солнца. Нет своих. Тоскливо на душе. Невесело на сердце у каждого и как-то обидно. После боев под Сталинградом словно на крыльях летели советские воины, освобождая родную землю. Передовые части Воронежского и Степного фронтов пересекли границы Украины, с ходу взяли Харьков, Богодухов, Ахтырку и другие города и села Харьковщины, Сумщины, Белгородщины. Тыловые части они оставили далеко позади на раскисших, превращенных в месиво дорогах. А теперь полкам и дивизиям, которые вырвались вперед, пришлось отступать за Белгород. Ничего не поделаешь – война, стратегия.

И вот они пятеро – исполнители особого задания командования – провожали солнце за горизонт.

А потом пошли в лесок. Вверху в тонюсеньких ветвях тополей посвистывал ветерок, шуршал старый лист на дубах.

– Ребята! Белый ряст!

Лейтенант Василий наклонился и сорвал белоснежные цветочки.

– Прикрой ими немецкого орла на картузе, – предложил он лейтенанту Евгению. – А это тебе, Роман.

В тот же миг Василий застыл с протянутой к радисту рукой. С лица его исчезла улыбка, брови сошлись на переносице.

– Слышите?.. Чужие моторы гудят!

– Что ж! – промолвил Евгений, оглядываясь по сторонам (он был командиром этой группы). – Начнем работать.

Между расщепленным снарядом дубом и молодым тополем разведчики закопали свои свертки – запасную радиостанцию, взрывчатку и немного сухарей, – предварительно завернув их в прорезиненную материю. Затем они присыпали землю прошлогодними листьями.

Через два часа по той же дороге, по которой днем отходили полки Воронежского фронта, немецкие вездеходы с натужным лязганьем повезли солдат и потащили пушки.

Ревели моторы, раздавались громкие выкрики, слышались чужие песни. Роман и Дмитрий, посланные командиром к самой дороге, хорошо видели и слышали проходивших. Вот и звезды засветились. Но этой ночью они не казались лейтенанту-радисту Василию такими веселыми, таинственными и мечтательными, как некогда до войны. Не такими казались они и вчера, когда здесь находились свои.

Звезды, словно напуганные грохотом на дорогах, дрожали.

И Василий весь трясся от холода. Еще в полдень он набрал в сапоги воды. Портянки выжал, и теперь они медленно сохли на закоченевших ногах. Он шевелил пальцами – не помогало. Огоньку бы! Разложить бы костер!.. Но огонь сейчас такая же несбыточная мечта, как и надежда на теплый луч с далеких и равнодушных к земным делам и людским страданиям звездочек в темном небе. Однако спать солдатам необходимо.