Искупительное деяние   ::   Шессе Жак

Аннотация: Произведения Шессе часто называют шокирующими и неоднозначными – однако в степени их таланта не сомневаются даже самые строгие из критиков.

В незаурядных и строгих по форме новеллах лауреат Гонкуровской премии (1973) исследует темы сексуальности, спасения, греха, смерти.

---------------------------------------------

Жак Шессе

Искупительное деяние

***

Был уже довольно поздний час мартовского дня, когда я добрался до пансиона Коли, номер в котором забронировал заранее, за два месяца; переложив вещи из чемодана в шкаф, я вышел побродить по незнакомому мне городу и его окрестностям, взглянуть на озеро, над которым еще не сгустилась тьма.

– Ужин в семь, – предупредила г-жа Коли своим громким, хорошо поставленным голосом, несколько жестким из-за акцента, сопроводив эти слова некоторыми инструкциями касательно распорядка в пансионе. Ее лишенный приятности голос, резкий акцент уже произвели на меня удручающее впечатление, а то, что я увидел из окна такси, не прибавило мне оптимизма. Узкие улочки с лавками часовых дел мастеров и цветочников, подновленный замок с крепостными стенами, жалкий донжон над озерцом, одетым в бетон и обставленным геранью в ящиках, – сплошное убожество, банальность и подделка под средневековье.

Даже мысль о Руссо [1] едва ли умеряла отвращение, которое пробудили во мне эти пресные места. Он был большим путаником, в маленьком городке, прилепившемся чуть повыше к горному склону, рядился в восточные опереточные одежды, витийствовал, собирая травы для гербариев на полуострове, узком, как мостик, перекинутый через озеро. Ну, чем тут восхищаться… воспоминание о великом человеке, которым гордились здешние места, принижало его, низводя к тому комедиантству, которым он занимался всю жизнь.

Что в самих местах, что в здешней знаменитости – мало веселого. Если уж говорить начистоту, то я был вынужден согласиться на полугодовой стаж в этом приходе, удаленном от всего того, что имело в моих глазах ценность, поскольку Оратория [2] и Синод сочли это необходимым для моего формирования в качестве священника. Еще задолго до того, как приехать, я уже назвал это назначение Чистилищем.

Ужин был обильный и вкусный. Но мне трудно говорить о нем, поскольку единственное, что осталось от него в памяти, – это лицо Паулы Мерсье, глаза Паулы Мерсье на лице, исхудавшем от бог весть каких забот, тело Паулы Мерсье, чуть ли не простертое над тарелкой напротив меня, тело человека, которого принуждают к чему-то, приводят в отчаяние и который сохраняет выдержку лишь ценой собранной в кулак воли.

Это была худенькая особа в шерстяном платье и с гугенотским крестиком, болтавшимся на кожаном ремешке на шее. Сразу бросалась в глаза ее грудь – очень высокая, круглая, казавшаяся твердой. Да, пожалуй, еще гордое, даже вызывающее выражение, которое ей не удавалось стереть с лица, несмотря на усилия, и которое набегало на ее черты подобно лучу солнца, пробившемуся сквозь тучи.

Невольно задаешься вопросом, что можно понять во внешности и судьбе человека за краткое время, отведенное для принятия пищи. Г-жа Коли таким образом руководила действом, что чередование блюд и десерт под занавес – как правило, фруктовое пюре, – позволяли постояльцам на минутку задержаться в гостиной перед телевизором как раз в тот момент, когда шли восьмичасовые новости, и удалиться к себе, обменявшись пожеланием доброй ночи. Но мне вовсе не хотелось в первый же день по приезде отправляться на покой, поскольку после встречи с Паулой Мерсье за ужином у меня возникло некое чувство, возможно, дерзкое и смехотворное одновременно: молодая женщина звала меня на помощь.