Искушение богини   ::   Гейдж Паулина

Жить так приятно, хотя Нозме и покрикивает иногда, а Тутмос все время дуется.

«И чем он опять недоволен? – засыпая, подумала она. – Я бы хотела быть солдатом, учиться стрелять из лука и бросать копье. Мне бы понравилось шагать с другими воинами в строю и сражаться».

Над ее головой кашлянула нубийка, из-за соседней двери донесся скрип и протяжный вздох – это опустилась на свое ложе Нозме. Небольшой черного дерева валик приятно холодил шею Хатшепсут, и скоро она отправилась в плавание по реке грез. И заснула.

Когда она проснулась, солнце стояло высоко, но уже не обжигало. Вокруг нее отряхивал летаргию дневного сна дворец, неуклюже, точно бегемот из грязи, поднимаясь вечеру навстречу. На кухнях болтали, гремя посудой, повара; из коридоров неслись смех и шарканье многочисленных ног. Когда она, свежая, отдохнувшая, полная энергии, вышла из своих покоев, садовники уже трудились среди уходящих за горизонт клумб, занятые прополкой и подравниванием экзотических цветов, согнувшись, таскали воду для поливки сотен сикоморов и ив, которые делали царские владения похожими на пронизанный солнечными лучами ароматный лес. Мимо то и дело проносились пестро раскрашенные птицы, быстрые как молнии, а небо над головой было таким же голубым, как краска для век, которой пользовалась ее мать. Она побежала; рабыня и стражник тоже прибавили ходу, чтобы не отстать. При ее приближении садовники один за другим оставляли работу, вставали и кланялись, но она едва их замечала. Обожание, которым ее, дочь бога, дарил весь свет, едва она научилась ходить, давно стало для нее привычным, и теперь, к десяти годам, вера в собственное предназначение стала частью ее самой, превратилась в естественную и бессознательную уверенность в том, что ее мир устроен как нельзя более справедливо. В нем обитал царь – бог, ее отец. Рядом с ним находилась божественная супруга, ее мать. Там же были Неферу-хебит, ее сестра, и Тутмос, сводный брат. Наконец, в нем жили люди, чье единственное предназначение заключалось в том, чтобы поклоняться ей, а за высокими стенами дворца простирался бесконечно прекрасный Египет – земля, которой она никогда не видела своими глазами, но одно присутствие которой наполняло ее священным трепетом.

Однажды, год тому назад, она, Хапусенеб и Менх задумали побег. Они планировали выбраться из дворца и днем, когда все будут спать, отправиться в город. Потом они собирались пойти к Менху, чей дом стоял на милю выше по течению, поиграть на корабле его отца. Но привратник, хоронившийся в сторожке у больших медных ворот, поймал их. Менха выпорол его отец, Хапусенебу тоже досталось, но ее отец ограничился суровым выговором. Еще не настало время, сказал он, когда ей можно будет покидать надежное убежище дворца. Ее жизнь драгоценна. Она принадлежит всей стране, и потому ее следует хранить и защищать, объяснил он. А потом посадил ее себе на колени и угостил медовыми пирожками и сладким вином.

Теперь, год спустя, она почти забыла о том случае. Почти. Но одно она уяснила. Когда она станет взрослой, то сможет делать все, что захочет, но до тех пор надо ждать. Ждать.

Неферу уже стояла у ограды зверинца, одна. Она обернулась и улыбнулась Хатшепсут, когда та, запыхавшись, подбежала к ней. Лицо Неферу было бледно, глаза измучены. Она не спала. Ладошка Хатшепсут скользнула в руку сестры, и они пошли.

– Где твоя рабыня? – спросила Хатшепсут. – Мне пришлось взять свою.

– Я ее отослала. Люблю иногда побыть одна, я ведь взрослая и могу почти всегда поступать так, как захочу. Ты хорошо отдохнула?

– Да. Нозме храпит, как бык, но я все равно уснула. Правда, когда тебя нет на соседнем ложе, мне скучно. Комната кажется такой большой и пустой.

Неферу рассмеялась.