Испытатели   ::   Горький Максим

"Кажется, знакомы?" - говорю. Ну, она однако не отвечает. Напомнил я ей кое-что. "Ах, говорит, тише, пожалуйста". Спрашиваю: "От какой печали слёзы льёте?" - "Принца, говорит, жалко!" - это на сцене принц какой-то извивался. После театра пошла она со мной в трактир, а из трактира увёл я её к себе в номер, и стали мы жить вместе, вроде любовников. Она, принимая меня за настоящего вора, спрашивает: "Дел нету?" - "Дел у меня нет", говорю. "Хорошо, я тебя познакомлю с компанией". Познакомила. Оказалось, что хотя и воры, однако ребята хорошие. Особенно - один, Костя Башмаков, удивительное создание обстоятельств природы, словно ребёнок, такая ясная, весёлая душа! Очень я подружился с ним. И сознаюсь ему: "Мне, собственно, ничего не надо, я только из любопытства вором стал". А он говорит: "Я тоже от живости души, очень, говорит, много хорошего на земле, и приятно жить. Мне, говорит, иной раз хочется на улице крикнуть: братцы, ловите меня, я есть вор!" Забавная личность, но вскорости, спрыгнув на ходу поезда, сломал он себе руку, а потом приключилась ему чахотка, уехал в степь, кумыс пить. Валандался я с этой компанией, - трое было их, - четырнадцать месяцев, воровали мы по квартирам и в поездах, и ожидал я, что вот завтра случится необыкновенное, страшное, однако всё сходило с рук вполне благополучно. Голова компании Михайло Петрович Борохов, очень почтенный человек и приметный умница, однажды говорит: "Это нам с той поры фортуна повезла, как пристал к нам Степан". Опамятовали меня его слова, воротился я от рассеянной жизни к себе самому, задумался: "Что же теперь? Человека убить мне, что ли?" И мыслишка эта воткнулась в сердце занозой, воткнулась, сидит, нарывает. Ночью сяду на койке, суну руки в колени и думаю: "Как же это так, господин бог? Стало быть, вам всё равно, как я живу? Ведь вот собираюсь я человека убить, подобного мне, и очень просто могу убить. Как же это?" Молчит господин бог...

Старик глубоко вздохнул и стал намазывать ложкой варенье на хлеб.

- Гордый вы человек, - сказал я.

Снова приподняв тяжёлые, мохнатые брови, он пристально посмотрел на меня фарфоровыми глазами, теперь они показались мне особенно пусты и жёстко светлы.

- Нет, зачем же! - ответил он, заботливо расправляя бороду, чтоб не испачкать её вареньем. - Человеку гордиться нечем, как я полагаю.

И, аккуратно отправляя в свой волосатый рот маленькие кусочки хлеба, он продолжал всё так же, вполголоса, говоря как бы о человеке чужом, мало приятном ему:

- Так-то-с, молчит господин бог. А тут сразу и подсунулся мне соблазнительный случай. Залезли мы ночью на дачу, действуем, - вдруг откуда-то, в темноте, сонный голосок: "Дядя, это ты?" Товарищ мой вышмыгнул на балкон, а я присмотрел - вижу: дверь, а за нею кто-то возится. Приоткрыл дверь, а там, в уголку, на кровати лежит мальчонко лет двенадцати и головку руками скребёт, длинноволосый такой. И снова спрашивает: "Дядя?" Смотрю я на него, а у меня руки, ноги дрожат, сердце замирает. "Вот, думаю, случай, ну-ко, Степан, ну-ко!" Да вовремя спохватился: "Нет, думаю, на это я не пойду, нет! Может, ты меня, господин бог, всеми удачами к этому греху - к убийству невинного - и заманивал? К этой яме и вел, спокойной-то тропой? Нет, не-ет..." И так эта догадка осердила меня, что даже не помню, каким ходом я ушёл и очутился в лесу.

- Сижу под деревом, рядом со мною товарищ папироску курит, ругается тихонько. Дождик кропит нас, по лесу - звонкий шёпот, а перед глазами у меня, в темноте, мальчонко этот полусонный, беззащитный, вполне в моих руках. Минутка, и - нет мальчика! "Хе-х", - думаю...

- Это совсем ошарашило меня, с этим я уж никак не мог согласиться и даже сам себя беззащитным мальчиком чувствую. Вы подумайте-ко пристально: вот вы сидите и не можете знать, что я через минуту начну делать, и я не знаю этого про вас.