История Оливера   ::   Сигал Эрик

— Могли быть обстоятельства, которых вы не знаете, — сказал доктор Лондон. Неуклюжая попытка смягчить мою вину.

— И всё равно! Я же знал, чёрт побери , что она никогда не была в Европе! Можно ведь было поехать с ней и стать юристом на год позже?

Он мог решить, что это самообвинение постфактум — вычитано из всяких книжек по женскому равноправию. Это было не так.

Мне причиняло боль не столько то, что Дженни пришлось прервать своё высшее образование, сколько мысль, что я лишил её возможности побывать в Париже. Увидеть Лондон. Почувствовать Италию.

— Понимаете? — спросил я.

Ещё одна пауза.

— Вы готовы потратить на это некоторое время? — наконец ответил он.

— Потому я и пришёл.

— Завтра, в пять?

Я кивнул. Ответный кивок. Я вышел.

Я шёл по Парк Авеню, пытаясь собраться. И приготовиться к тому, что ждёт меня дальше.

Завтра мы займёмся хирургией. Резать по живому — это очень больно. Но я был готов к этой боли.

Меня интересовало другое: какого чёрта там обнаружится.



8

До Эдипа мы добрались через неделю. Им оказался Бэрретт-Холл — чудовищное сооружение в Гарварде.

— Моя семья подарила его университету, чтобы купить себе репутацию.

— Почему? — спросил доктор Лондон.

— Потому что их деньги были грязными. Потому что мои предки были первыми по части выжимания соков из своих работников. Наша филантропия — увлечение сравнительно недавнее.

Стоит заметить, что я узнал это не из литературы о Бэррэттах, а... в Гарварде

Ещё в колледже, стараясь добрать недостающие очки, я взял среди прочих курс 108 по социологии, «Индустриальное развитие Америки». Читал его парень из радикальных экономистов по имени Дональд Фогель. Он уже прочно стал легендой Гарварда хотя бы потому, что густо замешивал свои лекции на ненормативной лексике. Кроме того, его курс был стопроцентной халявой.

(«Не верю я в эти [нецензурно], [нецензурно], [очень нецензурно], экзамены», — говаривал Фогель. Народ веселился).

Сказать, что аудитория была наполнена — значит не сказать ничего. Она была забита до отказа: спортсмены-пофигисты и зубрилы медики — халявные очки требовались всем. ...

Обычно, несмотря на цветистый лексикон Дона Фогеля, большинство читало «Кримзон» или просто дремало.

К сожалению, в какой-то момент я проснулся. Речь шла о ранних этапах истории текстильной промышленности — предмете вполне снотворном.

«[Нецензурно], что же касается истории текстильной промышленности, то много [нецензурно] благородных гарвардских имён сыграло в ней довольно неприглядную роль. Возьмём, к примеру, Амоса Брюстера Бэрретта, выпускника Гарварда 1794-го года...»

Ничего себе — моя фамилия! Знает ли Фогель, что я слушаю его? Или читает эту лекцию студентам каждый год?

Когда он продолжил, я вжался в своё кресло:

"В 1814 Амос и несколько его дружков по Гарварду объединили усилия, чтобы принести индустриальную революцию в Фолл Ривер, штат Массачусетс. Они построили первые большие текстильные фабрики. И взяли на себя «заботу» о всех своих рабочих. Это называлось патернализмом. Они строили общежития для девочек, которых набирали на отдалённых фермах. Разумеется, половина заработка тех уходила на оплату еды и жилья.

Маленькие леди трудились по восемьдесят часов в неделю. И, естественно, Бэрретты учили их бережливости. «Храните деньги в банке, девушки». Угадайте, кому принадлежал банк?"

Я от души пожелал превратиться в комара и незаметно улетучиться.

Блистая даже более плотным, чем обычно каскадом эпитетов, Дон Фогель излагал историю предприятия Бэрреттов. Он разглагольствовал добрую (кому как) половину часа.

В начале XIX века половина работников в Фолл Ривер была детьми. Некоторым исполнилось только пять.